Нужно найти художественные средства (можно даже не все, но большую часть) Майор Бахичев задремал и уснул. Сережа Лабков всхрапывал во сне, как взрослый, поживший человек, и лицо его, отошедши теперь от горести и воспоминаний, стало спокойным и невинно счастливым, являя образ святого детства, откуда увела его война. Я тоже уснул, пользуясь ненужным временем, чтобы оно не проходило зря.
Проснулись мы в сумерки, в самом конце долгого июньского дня. Нас теперь было двое на трех кроватях — майор Бахичев и я, а Сережи Лабкова не было.

Майор обеспокоился, но потом решил, что мальчик ушел куда-нибудь на малое время. Позже мы с ним на вокзал и посетили военного коменданта, однако маленького солдата никто не заметил в тыловом многолюдстве войны.

Наутро Сережа Лабков тоже не вернулся к нам, и бог весть, куда он ушел, томимый чувством своего детского сердца к покинувшему его человеку — может быть, вослед ему, может быть, обратно в отцовский полк, где были могилы его отца и матери.

Сергей Есенин часто хвастался, что не может сосчитать, сколько именно у него было женщин. При этом поэт признавался, что истинные чувства испытывал лишь к одной из них. Имя этой счастливицы долгое время было овеяно тайной. Лишь после смерти Есенина, разбирая его бумаги, библиографы выяснили, что самые светлые и нежные чувства поэт питал к своей односельчанке Анне Сардановской. Эта девушка пленила его в далекой юности, но не смогла сделать своего избранника счастливым. Сперва Есенин уехал покорять Москву, совершенно забыв о своей возлюбленной и связав свою жизнь с Анной Изрядновой, от которой вскоре родился сын. Когда же поэт спустя несколько лет побывал в родном селе Константиново, то выяснил, что его подруга детства уже замужем. А вскоре из дома пришло трагическое известие – Анна Сардановская скончалась во время родов. По-видимому, именно тогда Есенин и осознал, что в его жизни не было более близкого и родного человека.

ответ:Сушёная малина

Ну никак, никак не могу уверить внуков в том, что у меня было очень, очень счастливое детство.

- Милые мои, – говорю я, – не было у нас телевидения, электричества не было, уж какие там айпеды, айфоны, мобильники, кино привозили раз в неделю, сидели  в сумерках при керосиновой лампе,  и всё время были непрерывно заняты: дров напилить-наколоть, воды натаскать, хлев почистить, а дома уборка, готовка пищи. А с весны до осени огород, поле, сенокос, грибы, ягоды. О, наша милая, чистая река, наши леса и перелески. Всё же было: и купание, и рыбалка, и костры, и всякие-всякие игры. И всегда успевали делать уроки, хорошо учиться, каждый вечер были какие-то кружки, изучали трактора, машины, учились разбирать и собирать винтовки и автоматы, стреляли, бегали по полосе препятствий. Всегда были соревнования в спорте, самодеятельности. В ней особенно. Репетировали  и ставили пьесы,  как правило, классику. Пусть отрывки, но Пушкина, Чехова, Гоголя. Обязательно все пели в хоре, разучивали танцы народов СССР и мира. Незабвенный молдавский танец  жок, украинский гопак, белорусская  бульба. Стенгазеты выпускали, и классные, и общешкольную. Ездили с концертами по деревням.