Эти очерки о «халдеях» написаны вскоре после выхода в свет «Республики Шкид». В то время автор мог и не объяснять читателю, что такое «халдей» и с чем его кушают. Человек, который учился в советской школе в первые годы революции, хорошо запомнил эту жалкую, иногда комичную, а иногда и отвратительную фигуру учителя-шарлатана, учителя-проходимца, учителя-неудачника и горемыки… Именно этот тип получил у нас в Шкиде (да, кажется, и не только у нас) стародавнее бурсацкое прозвище халдей.
А нынешнее поколение читателей знает, вероятно, куда больше о мамонтах или о бронтозаврах, чем о халдеях.
В современной советской школе халдеев нет. Есть неважные педагоги, есть очень плохие, но настоящего, чистокровного халдея я не встречал уже очень давно.
Подлинные халдеи сошли со сцены истории лет сорок назад, и их последняя, их лебединая песня прозвучала как раз в республике Шкид, в той самой школе для беспризорных, которая дала мне путевку в жизнь и воспеть которую мне уже некоторым образом привелось.
Халдеи – совсем особая порода учителей. За несколько лет существования Шкидской республики их перебывало у нас свыше шестидесяти человек. Тут были и церковные певчие, и гувернантки, и зубные врачи, и бывшие офицеры, и бывшие учителя гимназии, и министерские чиновники… Не было среди них только педагогов.
Это люди, которых работать в детский дом гнали голод и безработица. Особенно яркие монстры запомнились мне. О них я и рассказал в этих беглых заметках. Пусть поживут они на страницах этой книги, как живет в музее чучело мамонта или скелет ихтиозавра.
Банщица
Ребята нашего класса славились многими качествами. Были среди нас великие бузотеры, были певцы, балалаечники и плясуны. Многие хорошо и даже замечательно играли в шахматы, многие увлекались математикой и техникой, но больше всего в нашем четвертом отделении было поэтов.
Уж не знаю почему и отчего, но «писателем» становился каждый, кто попадал в наш класс. Одни писали стихи, другие – рассказы, а некоторые сочиняли романы побольше, чем «Война и мир» или «Три мушкетера».
Писали все: и те, кто увлекался математикой, и те, кто играл в шахматы, и плясуны, и балалаечники, и самые тихонькие гогочки, и самые отчаянные бузовики и головорезы.
Мы много читали, любили хорошую книгу и русский язык.
Но вот с преподавателями русского языка нам не везло.
Целую зиму, весну и лето «родного языка» совершенно не было в расписании наших уроков. Викниксор, наш заведующий, ежедневно почти ездил в отдел народного образования, высматривал там разных людей и людишек и все не мог отыскать подходящего. Печальный, он возвращался домой, в школу, и сообщал нам, что «сегодня еще нет, но завтра, быть может, и будет». Обещали, дескать, прислать хорошего преподавателя.
Это «завтра» наступило лишь осенью, в августе месяце.
Однажды открылась классная дверь и вошла огромного роста женщина в старомодном шелковом платье с маленькими эмалевыми часиками на груди. Лицо у нее было широкое, красное, нос толстый, а прическа какая-то необыкновенная, вроде башни.
– Здравствуйте, дети! – сказала она басом.
– Здравствуйте, – ответили мы хором и чуть не расхохотались, потому что в Шкиде никто никогда не называл нас «дети».
– Я буду преподавать у вас русский язык, – сказала она.
– Замечательно, – ответили мы.
– Сядьте, – сказала женщина.
Мы сели. Халдейка походила по классу и раскрыла какую-то книгу.
– Читайте по очереди.
Она положила раскрытую книгу на парту перед Воробьем и сказала:
– Читай ты.
Воробей выразительно прочел:
– «Стрекоза и Муравей», басня Крылова.
– Фу ты! – воскликнул Японец. Мы тоже зафыркали и недоумевающе
– Гадостей?!
– Да, да, гадостей. Что значит «блок»? Я не обязана знать вашего дурацкого воровского языка.
Японец встал, медленно подошел к двери и, отворив ее, прокричал:
– Вон!
Халдейка выпучила глаза. Мы нежно, любовно смотрели на Японца. Это было так на него похоже. Он весь горел в своем антихалдейском гневе.
– Вон! – закричал Японец. – Вам место в бане, а не в советской школе. Вы – банщица, а не педагог.
Великанша встала и величественно пошла к дверям. В дверях она обернулась и почти без злобы, надменно проговорила:
– Увидим, кто из нас банщица.
Не увидели. Исчезла. Растворилась, как дым от фугасной бомбы.
"Правдив до иллюзии" - такой анализ мучительному тупику, в котором оказалась тринадцатилетняя девочка-служанка Варька, дал Лев Толстой. В краткой форме рассказа Чехов сумел показать всю психологическую драму Варьки. По первому впечатлению кроткой и услужливой, но доведенной непреодолимым желанием спать до отчаяния и впоследствии до преступления.
Известно, что этот рассказ был написан Антоном Павловичем за полдня. А, между тем, здесь продемонстрированы: высочайшее мастерство передачи душевного состояния героини, скульптурная выразительность слова, фразы и речевых оборотов. Искусство литературной детали в рассказе просто совершенно.
Читатель воспринимает сюжет произведения на высоком эмоциональном уровне. Он зримо представляет, как Варьке снятся «темные облака…», а потом «вороны и сороки», которые «кричат как ребенок», «галоши хозяина» растут у нее в руках и затягивают ее голову и колыбель с младенцем. Хозяйка без конца дает девочке новые поручения. Измученная бессонницей, Варька находит даже в этой беготне, потому что «когда бежишь, меньше спать хочется».
Кульминация рассказа последовательно вытекает из воспоминаний героини о своем безрадостном детстве. Что она видела хорошего? Отец умер в страшных муках. Они с матерью отправились «наниматься». А у прислуги разве жизнь? Сутками напролет одно и то же. Варька, покачай ребенка! Варька, вымой пол! Варька, поставь самовар!
Чехов – отличный знаток детской души, поскольку и сам не был избалован жизнью в том "счастливом" возрасте. Ему понятно ужасное состояние героини, в которое она попала. Поэтому писатель не может строго судить Варьку за ее ужасный поступок. Он лишь с сожалением констатирует факт преступления, заканчивает рассказ там, где дальнейшая ужасная судьба девочки, по сути, только начинается. Что ее ждет? Если не мгновенная месть хозяев, то карающая рука Закона. Скорее всего - и то, и другое.
Варька задушила ребенка, улыбаясь. Это явное свидетельство, что на какое-то мгновение разум измученной девочки помутился, не выдержал испытания непосильным трудом и бессонницей. После изнурительной работы сутками, ее организм хочет только одного – выспаться любой ценой. Мешает этому желанию без конца орущий ребенок, которого пришлось заставить замолчать.
Написанный в 1988 году, рассказ вошел в сборник «Хмурые люди». Еще при жизни Чехова «Спать хочется» перевели на сербохорватский, румынский, немецкий, финский, чешский и болгарский языки.
Леонид Пантелеев, Григорий Белых
Последние халдеи
Что такое «халдей»?
Эти очерки о «халдеях» написаны вскоре после выхода в свет «Республики Шкид». В то время автор мог и не объяснять читателю, что такое «халдей» и с чем его кушают. Человек, который учился в советской школе в первые годы революции, хорошо запомнил эту жалкую, иногда комичную, а иногда и отвратительную фигуру учителя-шарлатана, учителя-проходимца, учителя-неудачника и горемыки… Именно этот тип получил у нас в Шкиде (да, кажется, и не только у нас) стародавнее бурсацкое прозвище халдей.
А нынешнее поколение читателей знает, вероятно, куда больше о мамонтах или о бронтозаврах, чем о халдеях.
В современной советской школе халдеев нет. Есть неважные педагоги, есть очень плохие, но настоящего, чистокровного халдея я не встречал уже очень давно.
Подлинные халдеи сошли со сцены истории лет сорок назад, и их последняя, их лебединая песня прозвучала как раз в республике Шкид, в той самой школе для беспризорных, которая дала мне путевку в жизнь и воспеть которую мне уже некоторым образом привелось.
Халдеи – совсем особая порода учителей. За несколько лет существования Шкидской республики их перебывало у нас свыше шестидесяти человек. Тут были и церковные певчие, и гувернантки, и зубные врачи, и бывшие офицеры, и бывшие учителя гимназии, и министерские чиновники… Не было среди них только педагогов.
Это люди, которых работать в детский дом гнали голод и безработица. Особенно яркие монстры запомнились мне. О них я и рассказал в этих беглых заметках. Пусть поживут они на страницах этой книги, как живет в музее чучело мамонта или скелет ихтиозавра.
Банщица
Ребята нашего класса славились многими качествами. Были среди нас великие бузотеры, были певцы, балалаечники и плясуны. Многие хорошо и даже замечательно играли в шахматы, многие увлекались математикой и техникой, но больше всего в нашем четвертом отделении было поэтов.
Уж не знаю почему и отчего, но «писателем» становился каждый, кто попадал в наш класс. Одни писали стихи, другие – рассказы, а некоторые сочиняли романы побольше, чем «Война и мир» или «Три мушкетера».
Писали все: и те, кто увлекался математикой, и те, кто играл в шахматы, и плясуны, и балалаечники, и самые тихонькие гогочки, и самые отчаянные бузовики и головорезы.
Мы много читали, любили хорошую книгу и русский язык.
Но вот с преподавателями русского языка нам не везло.
Целую зиму, весну и лето «родного языка» совершенно не было в расписании наших уроков. Викниксор, наш заведующий, ежедневно почти ездил в отдел народного образования, высматривал там разных людей и людишек и все не мог отыскать подходящего. Печальный, он возвращался домой, в школу, и сообщал нам, что «сегодня еще нет, но завтра, быть может, и будет». Обещали, дескать, прислать хорошего преподавателя.
Это «завтра» наступило лишь осенью, в августе месяце.
Однажды открылась классная дверь и вошла огромного роста женщина в старомодном шелковом платье с маленькими эмалевыми часиками на груди. Лицо у нее было широкое, красное, нос толстый, а прическа какая-то необыкновенная, вроде башни.
– Здравствуйте, дети! – сказала она басом.
– Здравствуйте, – ответили мы хором и чуть не расхохотались, потому что в Шкиде никто никогда не называл нас «дети».
– Я буду преподавать у вас русский язык, – сказала она.
– Замечательно, – ответили мы.
– Сядьте, – сказала женщина.
Мы сели. Халдейка походила по классу и раскрыла какую-то книгу.
– Читайте по очереди.
Она положила раскрытую книгу на парту перед Воробьем и сказала:
– Читай ты.
Воробей выразительно прочел:
– «Стрекоза и Муравей», басня Крылова.
– Фу ты! – воскликнул Японец. Мы тоже зафыркали и недоумевающе
– Гадостей?!
– Да, да, гадостей. Что значит «блок»? Я не обязана знать вашего дурацкого воровского языка.
Японец встал, медленно подошел к двери и, отворив ее, прокричал:
– Вон!
Халдейка выпучила глаза. Мы нежно, любовно смотрели на Японца. Это было так на него похоже. Он весь горел в своем антихалдейском гневе.
– Вон! – закричал Японец. – Вам место в бане, а не в советской школе. Вы – банщица, а не педагог.
Великанша встала и величественно пошла к дверям. В дверях она обернулась и почти без злобы, надменно проговорила:
– Увидим, кто из нас банщица.
Не увидели. Исчезла. Растворилась, как дым от фугасной бомбы.
Объяснение:
Объяснение:
"Правдив до иллюзии" - такой анализ мучительному тупику, в котором оказалась тринадцатилетняя девочка-служанка Варька, дал Лев Толстой. В краткой форме рассказа Чехов сумел показать всю психологическую драму Варьки. По первому впечатлению кроткой и услужливой, но доведенной непреодолимым желанием спать до отчаяния и впоследствии до преступления.
Известно, что этот рассказ был написан Антоном Павловичем за полдня. А, между тем, здесь продемонстрированы: высочайшее мастерство передачи душевного состояния героини, скульптурная выразительность слова, фразы и речевых оборотов. Искусство литературной детали в рассказе просто совершенно.
Читатель воспринимает сюжет произведения на высоком эмоциональном уровне. Он зримо представляет, как Варьке снятся «темные облака…», а потом «вороны и сороки», которые «кричат как ребенок», «галоши хозяина» растут у нее в руках и затягивают ее голову и колыбель с младенцем. Хозяйка без конца дает девочке новые поручения. Измученная бессонницей, Варька находит даже в этой беготне, потому что «когда бежишь, меньше спать хочется».
Кульминация рассказа последовательно вытекает из воспоминаний героини о своем безрадостном детстве. Что она видела хорошего? Отец умер в страшных муках. Они с матерью отправились «наниматься». А у прислуги разве жизнь? Сутками напролет одно и то же. Варька, покачай ребенка! Варька, вымой пол! Варька, поставь самовар!
Чехов – отличный знаток детской души, поскольку и сам не был избалован жизнью в том "счастливом" возрасте. Ему понятно ужасное состояние героини, в которое она попала. Поэтому писатель не может строго судить Варьку за ее ужасный поступок. Он лишь с сожалением констатирует факт преступления, заканчивает рассказ там, где дальнейшая ужасная судьба девочки, по сути, только начинается. Что ее ждет? Если не мгновенная месть хозяев, то карающая рука Закона. Скорее всего - и то, и другое.
Варька задушила ребенка, улыбаясь. Это явное свидетельство, что на какое-то мгновение разум измученной девочки помутился, не выдержал испытания непосильным трудом и бессонницей. После изнурительной работы сутками, ее организм хочет только одного – выспаться любой ценой. Мешает этому желанию без конца орущий ребенок, которого пришлось заставить замолчать.
Написанный в 1988 году, рассказ вошел в сборник «Хмурые люди». Еще при жизни Чехова «Спать хочется» перевели на сербохорватский, румынский, немецкий, финский, чешский и болгарский языки.