Сатирические произведения Булгакова слишком откровенно критиковали советскую власть и, конечно, не могли быть опубликованы. В «Дьяволиаде» (1924 г.) писатель обращается не столько к мистицизму нечистой силы, сколько к мистике повседневного быта, социального бытия. Маленький чиновник (вспомним «маленького человека» русской литературы) с «говорящей» фамилией Коротков гоняется по этажам и комнатам за мифическим заведующим Кальсонером, который то раздвоится, то «соткется» пред ним, то вновь исчезнет. В этой неустанной погоне за тенью он постепенно дематериализуется, теряет себя и свое имя. Утрата бумажки, документа, удостоверяющего, что это он, делают его беззащитным, как бы вовсе несуществующим. Ненавистная и, казалось, поверженная старая бюрократия возникает в каком обновленном, гиперболизированном, пародийно-уродливом виде, так что «маленькому человеку» Короткову с психикой гоголевского чиновника, остается одно — броситься с крыши московского «небоскреба».
Сатирические произведения Булгакова слишком откровенно критиковали советскую власть и, конечно, не могли быть опубликованы. В «Дьяволиаде» (1924 г.) писатель обращается не столько к мистицизму нечистой силы, сколько к мистике повседневного быта, социального бытия. Маленький чиновник (вспомним «маленького человека» русской литературы) с «говорящей» фамилией Коротков гоняется по этажам и комнатам за мифическим заведующим Кальсонером, который то раздвоится, то «соткется» пред ним, то вновь исчезнет. В этой неустанной погоне за тенью он постепенно дематериализуется, теряет себя и свое имя. Утрата бумажки, документа, удостоверяющего, что это он, делают его беззащитным, как бы вовсе несуществующим. Ненавистная и, казалось, поверженная старая бюрократия возникает в каком обновленном, гиперболизированном, пародийно-уродливом виде, так что «маленькому человеку» Короткову с психикой гоголевского чиновника, остается одно — броситься с крыши московского «небоскреба».