в одной из отдаленных улиц москвы, в сером доме с белыми колоннами, антресолъю и покривившимся , жила некогда барыня, вдова, окруженная многочисленною дворней. сыновья ее служили в петербурге, дочери вышли замуж; она выезжала редко и уединенно доживала последние годы своей скупой и скучающей старости. день ее, нерадостный и ненастный, давно прошел; но и вечер ее был чернее ночи.
из числа всей ее челяди самым замечательный лицом был дворник герасим, мужчина двенадцати вершков роста, сложенный богатырем и глухонемой от рожденья. барыня взяла его из деревни, где он жил один, в небольшой избушке, отдельно от братьев, и считался едва ли не самым исправным тягловым мужиком. одаренный необычайной силой, он работал за четверых - дело спорилось в его руках, и весело было смотреть на него, когда он либо пахал и налегая огромными ладонями на соху, казалось, один, без лошаденки, взрезывал грудь земли, либо о петров день так сокрушительно действовал косой, что хоть бы молодой березовый лесок смахивать с корней долой, либо проворно и безостановочно молотил трехаршинным цепом, и как рычаг опускались и поднимались продолговатые и твердые мышцы его плечей. постоянное безмолвие придавало торжественную важность его неистомной работе. славный он был мужик, и не будь его несчастье, всякая девка охотно пошла бы за него ему сапоги, сшили кафтан на лето, на зиму тулуп, дали ему в руки метлу и лопату и определили его дворником.
крепко не полюбилось ему сначала его новое житье. с детства привык он к полевым работам, к деревенскому быту. отчужденный несчастьем своим от сообщества людей, он вырос немой и могучий, как дерево растет на плодородной переселенный в город, он не понимал, что с ним такое деется, - скучал и недоумевал, как недоумевает молодой, здоровый бык, которого только что взяли с нивы, где сочная трава росла ему по брюхо, - взяли, поставили на вагон железной дороги - и вот, обдавая его тучное тело то дымом с искрами, то волнистым паром, мчат его теперь, мчат со стуком и визгом, а куда мчат - бог весть! занятия герасима по новой его должности казались ему шуткой после тяжких крестьянских работ; в полчаса всё у него было готово, и он опять то останавливался посреди двора и глядел, разинув рот, на всех проходящих, как бы желая добиться от них решения загадочного своего положения, то вдруг уходил куда-нибудь в уголок и, далеко швырнув метлу и лопату, бросался на землю лицом и целые часы лежал на груди неподвижно, как пойманный зверь. но ко всему привыкает человек, и герасим привык наконец к городскому житью. дела у него было немного; вся обязанность его состояла в том, чтобы двор содержать в чистоте, два раза в день бочку с водой, натаскать и наколоть дров для кухни и дома, да чужих не пускать и по ночам караулить. и надо сказать, усердно исполнял он свою обязанность: на дворе у него никогда ни щепок не валялось, ни сору; застрянет ли в грязную пору где-нибудь с бочкой отданная под его начальство разбитая кляча-водовозка, он только двинет плечом - и не только телегу, самое лошадь спихнет с места; дрова ли примется он колоть, топор так и звенит у него, как стекло, и летят во все стороны осколки поленья; а что насчет чужих, так после того, как он однажды ночью, поймав двух воров, стукнул их друг о дружку лбами, да так стукнул, что хоть в полицию их потом не води, все в околотке стали уважать его; даже днем проходившие, вовсе уже не мошенники, а просто незнакомые люди при виде грозного дворника отмахивались и кричали на него, как будто он мог слышать их крики. со всей остальной челядью герасим находился в отношениях не то чтобы приятельских - они его побаивались, - а коротких: он считал их за своих. они с ним объяснялись знаками, и он их понимал, в точности исполнял все приказания, но права свои тоже знал и уже никто не смел садиться на его место в застолице. вообще герасим был нрава строгого и серьезного, любил во всем порядок; даже петухи при нем не смели драться, - а то беда! увидит, тотчас схватит за ноги, повертит раз десять на воздухе колесом и бросит врозь. на дворе у барыни водились тоже гуси; но гусь, известно, птица важная и рассудительная; герасим чувствовал к ним уважение, ходил за ними и кормил их; он сам смахивал на степенного гусака. ему отвели над кухней каморку; он устроил ее себе сам, по своему вкусу, соорудил в ней кровать из дубовых досок на четырех чурбанах, - истинно богатырскую кровать; сто пудов можно было положить на нее - не погнулась бы; под кроватью находился дюжий сундук; в уголку стоял столик такого же крепкого свойства, а возле столика - стул на трех ножках, да такой прочный и приземистый, что сам грасим, бывало, поднимет его, уронит и ухмыльнется. каморка запиралась на замок, напоминавший своим видом калач, только черный; ключ от этого замка герасим всегда носил с собой на пояске. он не любил, чтобы к нему ходили.
с приездом настоящего ревизора чиновникам опять придется всячески ухищряться, чтобы «задобрить» проверяющего. опять нужно будет создавать видимость благополучия и активной работы в городе, опять нужно будет пытаться давать взятки и прочее.
но если вдруг случится чудо, и ревизор окажется честным? если вдруг он не захочет брать взятки и делать вид, что не видит никаких нарушений? если вдруг этот важный чиновник из петербурга будет честно делать свою работу и «вскрывать» нарушение за нарушением?
тогда, конечно, чиновникам не поздоровится. минимум, что им грозит, это потерять свои должности. а ведь многие могут и просто попасть за решетку – стоит ревизору открыть какие-то документы или выслушать купцов и других жителей города.
но - это в идеале. гоголь показывает нам, что коррупцией пропитаны все слои общества в россии, все сферы, все стороны жизни. нарушения царят везде. и такое положение дел поддерживают самые высокие чиновники, вплоть до государя императора. и поэтому вполне возможно, что чиновников уездного города n лишь пожурят, кого-то, может быть, снимут с должностей, но не более того. а возможно, и ревизору из петербурга не поздоровится – и он «получит свое» за то, что вовремя не закрыл глаза, а пошел в своей работе до конца.
таким образом, мне кажется, что даже после приезда настоящего ревизора положение чиновников и положение дел в уездном городе не изменится. по большому счету, все останется по-прежнему, потому что система, сложившаяся в городе n, царит во всей россией, складывалась веками и поддерживается чиновниками самого высокого ранга.
ответ:
в одной из отдаленных улиц москвы, в сером доме с белыми колоннами, антресолъю и покривившимся , жила некогда барыня, вдова, окруженная многочисленною дворней. сыновья ее служили в петербурге, дочери вышли замуж; она выезжала редко и уединенно доживала последние годы своей скупой и скучающей старости. день ее, нерадостный и ненастный, давно прошел; но и вечер ее был чернее ночи.
из числа всей ее челяди самым замечательный лицом был дворник герасим, мужчина двенадцати вершков роста, сложенный богатырем и глухонемой от рожденья. барыня взяла его из деревни, где он жил один, в небольшой избушке, отдельно от братьев, и считался едва ли не самым исправным тягловым мужиком. одаренный необычайной силой, он работал за четверых - дело спорилось в его руках, и весело было смотреть на него, когда он либо пахал и налегая огромными ладонями на соху, казалось, один, без лошаденки, взрезывал грудь земли, либо о петров день так сокрушительно действовал косой, что хоть бы молодой березовый лесок смахивать с корней долой, либо проворно и безостановочно молотил трехаршинным цепом, и как рычаг опускались и поднимались продолговатые и твердые мышцы его плечей. постоянное безмолвие придавало торжественную важность его неистомной работе. славный он был мужик, и не будь его несчастье, всякая девка охотно пошла бы за него ему сапоги, сшили кафтан на лето, на зиму тулуп, дали ему в руки метлу и лопату и определили его дворником.
крепко не полюбилось ему сначала его новое житье. с детства привык он к полевым работам, к деревенскому быту. отчужденный несчастьем своим от сообщества людей, он вырос немой и могучий, как дерево растет на плодородной переселенный в город, он не понимал, что с ним такое деется, - скучал и недоумевал, как недоумевает молодой, здоровый бык, которого только что взяли с нивы, где сочная трава росла ему по брюхо, - взяли, поставили на вагон железной дороги - и вот, обдавая его тучное тело то дымом с искрами, то волнистым паром, мчат его теперь, мчат со стуком и визгом, а куда мчат - бог весть! занятия герасима по новой его должности казались ему шуткой после тяжких крестьянских работ; в полчаса всё у него было готово, и он опять то останавливался посреди двора и глядел, разинув рот, на всех проходящих, как бы желая добиться от них решения загадочного своего положения, то вдруг уходил куда-нибудь в уголок и, далеко швырнув метлу и лопату, бросался на землю лицом и целые часы лежал на груди неподвижно, как пойманный зверь. но ко всему привыкает человек, и герасим привык наконец к городскому житью. дела у него было немного; вся обязанность его состояла в том, чтобы двор содержать в чистоте, два раза в день бочку с водой, натаскать и наколоть дров для кухни и дома, да чужих не пускать и по ночам караулить. и надо сказать, усердно исполнял он свою обязанность: на дворе у него никогда ни щепок не валялось, ни сору; застрянет ли в грязную пору где-нибудь с бочкой отданная под его начальство разбитая кляча-водовозка, он только двинет плечом - и не только телегу, самое лошадь спихнет с места; дрова ли примется он колоть, топор так и звенит у него, как стекло, и летят во все стороны осколки поленья; а что насчет чужих, так после того, как он однажды ночью, поймав двух воров, стукнул их друг о дружку лбами, да так стукнул, что хоть в полицию их потом не води, все в околотке стали уважать его; даже днем проходившие, вовсе уже не мошенники, а просто незнакомые люди при виде грозного дворника отмахивались и кричали на него, как будто он мог слышать их крики. со всей остальной челядью герасим находился в отношениях не то чтобы приятельских - они его побаивались, - а коротких: он считал их за своих. они с ним объяснялись знаками, и он их понимал, в точности исполнял все приказания, но права свои тоже знал и уже никто не смел садиться на его место в застолице. вообще герасим был нрава строгого и серьезного, любил во всем порядок; даже петухи при нем не смели драться, - а то беда! увидит, тотчас схватит за ноги, повертит раз десять на воздухе колесом и бросит врозь. на дворе у барыни водились тоже гуси; но гусь, известно, птица важная и рассудительная; герасим чувствовал к ним уважение, ходил за ними и кормил их; он сам смахивал на степенного гусака. ему отвели над кухней каморку; он устроил ее себе сам, по своему вкусу, соорудил в ней кровать из дубовых досок на четырех чурбанах, - истинно богатырскую кровать; сто пудов можно было положить на нее - не погнулась бы; под кроватью находился дюжий сундук; в уголку стоял столик такого же крепкого свойства, а возле столика - стул на трех ножках, да такой прочный и приземистый, что сам грасим, бывало, поднимет его, уронит и ухмыльнется. каморка запиралась на замок, напоминавший своим видом калач, только черный; ключ от этого замка герасим всегда носил с собой на пояске. он не любил, чтобы к нему ходили.
ответ:
с приездом настоящего ревизора чиновникам опять придется всячески ухищряться, чтобы «задобрить» проверяющего. опять нужно будет создавать видимость благополучия и активной работы в городе, опять нужно будет пытаться давать взятки и прочее.
но если вдруг случится чудо, и ревизор окажется честным? если вдруг он не захочет брать взятки и делать вид, что не видит никаких нарушений? если вдруг этот важный чиновник из петербурга будет честно делать свою работу и «вскрывать» нарушение за нарушением?
тогда, конечно, чиновникам не поздоровится. минимум, что им грозит, это потерять свои должности. а ведь многие могут и просто попасть за решетку – стоит ревизору открыть какие-то документы или выслушать купцов и других жителей города.
но - это в идеале. гоголь показывает нам, что коррупцией пропитаны все слои общества в россии, все сферы, все стороны жизни. нарушения царят везде. и такое положение дел поддерживают самые высокие чиновники, вплоть до государя императора. и поэтому вполне возможно, что чиновников уездного города n лишь пожурят, кого-то, может быть, снимут с должностей, но не более того. а возможно, и ревизору из петербурга не поздоровится – и он «получит свое» за то, что вовремя не закрыл глаза, а пошел в своей работе до конца.
таким образом, мне кажется, что даже после приезда настоящего ревизора положение чиновников и положение дел в уездном городе не изменится. по большому счету, все останется по-прежнему, потому что система, сложившаяся в городе n, царит во всей россией, складывалась веками и поддерживается чиновниками самого высокого ранга.