Написано в 1858, не позднее апреля, в том же году опубликовано в журнале «Русская беседа». Возможно, обращено ко второй жене Эрнестине Федоровне.К весне 1858 домашняя жизнь поэта, до встречи с Еленой Денисьевой (летом 1850) представлявшаяся и самим супругам, и их друзьям чуть ли не образцом семейного благополучия, зашла в тупик. «Обморок духовный» (так поэт называл свою роковую «последнюю любовь») не проходил, и у Эрнестины Тютчевой уже не оставалось даже слабой надежды на то, что ситуация может измениться. Старшая дочь поэта Анна свидетельствует:«Был день рождения моего отца, и я хотела обедать в семье. Слово ceerless (безрадостный)было выдумано нарочно для определения нашей домашней жизни. В ней есть спокойствие и безмолвие,но в этом спокойствии нет мира, а только уныние... В каждом из нас чувствуется глубокая затаенная грусть,в папе и в маме — разочарование в жизни и во всем».Процитированная запись сделана в ноябре 1855, но, судя по стихотворению «Она сидела на полу...», обстановка в доме поэта и в 1858 была безрадостной, несмотря на внешнее спокойствие и безмолвие. Молчит сидящая женщина, молча стоит мужчина...Эта немая сцена, фрагмент из обыкновенной семейной истории, является тем зерном, которое даст сильный росток и в лирике Ахматовой, и в прозе Чехова. По сути дела, это первый в российской словесности пример того, как много можно сказать «о свойствах страсти», говоря, казалось бы, совсем о другом, и в какие глубины психики проникнуть, оставаясь вроде бы на самой поверхности повседневности... Взять хотя бы последнюю, заключительную строфу:
Написано в 1858, не позднее апреля, в том же году опубликовано в журнале «Русская беседа». Возможно, обращено ко второй жене Эрнестине Федоровне.К весне 1858 домашняя жизнь поэта, до встречи с Еленой Денисьевой (летом 1850) представлявшаяся и самим супругам, и их друзьям чуть ли не образцом семейного благополучия, зашла в тупик. «Обморок духовный» (так поэт называл свою роковую «последнюю любовь») не проходил, и у Эрнестины Тютчевой уже не оставалось даже слабой надежды на то, что ситуация может измениться. Старшая дочь поэта Анна свидетельствует:«Был день рождения моего отца, и я хотела обедать в семье. Слово ceerless (безрадостный)было выдумано нарочно для определения нашей домашней жизни. В ней есть спокойствие и безмолвие,но в этом спокойствии нет мира, а только уныние... В каждом из нас чувствуется глубокая затаенная грусть,в папе и в маме — разочарование в жизни и во всем».Процитированная запись сделана в ноябре 1855, но, судя по стихотворению «Она сидела на полу...», обстановка в доме поэта и в 1858 была безрадостной, несмотря
на внешнее спокойствие и безмолвие. Молчит сидящая женщина, молча стоит мужчина...Эта немая сцена, фрагмент из обыкновенной семейной истории, является тем зерном, которое даст сильный росток и в лирике Ахматовой, и в прозе Чехова. По сути дела, это первый в российской словесности пример того, как много можно сказать «о свойствах страсти», говоря, казалось бы, совсем о другом, и в какие глубины психики проникнуть, оставаясь вроде бы на самой поверхности повседневности... Взять хотя бы последнюю, заключительную строфу: