Достопримечательностью одного дома долгое время считался чайный сервиз. Хотя его ставили на стол только по самым торжественным случаям, предметов в нем все равно становилось все меньше и меньше. Хрупкие вещи недолговечны! Но заварочный Чайник все хозяйки дома всегда ценили и берегли особо. Почему-то в нем чай получался удивительно вкусным. И, гордясь этим, Чайник стойко терпел, когда крутой кипяток обжигал его нутро, так как понимал, что в этом состоит его долг. Это - оборотная сторона его, фарфорового заварочного чайника, предназначения и славы. Нельзя без кипятка листочкам расправиться, разбухнуть, полностью отдать напитку цвет и аромат! Гости хвалили чай, а Чайник просто распирало от чванства. Звездная болезнь присуща даже Чайникам! Он заносчиво изгибал изящный носик, кичась тем, что его совершенная форма позволяет не проливать капельки чая на скатерть, и покрикивал на команду чашек, чтобы не смели стучать своими блюдечками. Чайник искренне думал, что по праву может делать всем замечания. Дело в том, что в глубине души он мнил себя гораздо совершеннее, достойнее и полезнее всех остальных предметов. Ведь когда праздничный вечер заканчивался, хозяйка лично вытряхивала из него отслужившую заварку, промывала, протирала до блеска льняным полотенцем и ставила на почетное место в стеклянной горке. Только сахарницу, молочник и масленку признавал Чайник почти равными себе. Последних, чтобы было с кем поболтать о чайных традициях и новостях. А с пухлой сахарницей были долгие беседы о жизни и оптимальном соотношении сахара и заварки. Они даже когда-то давно обменялись крышечками, что еще больше их сблизило.
Шли года. Старые хозяева умерли, старый сервиз понес существенные потери. Молодежь постепенно в суматохе перебила тонкие фарфоровые чашки и купила новые - керамические. Чайнику претила их грубая компания. Он понимал, что они также честно служат хозяевам, что, в конце-то концов, они не виноваты – их такими произвели! Однако вступать с «простолюдинками» в разговоры считал ниже своего достоинства. Да и возраст давал себя знать: тускнела позолота, портился характер. Желая, чтобы им по-прежнему восхищались, Чайник старался чаще попадаться на глаза, показывая свою исключительность. Но, как это часто бывает, перестарался. Результат получился совсем не таким, как он ожидал. Хозяева заметили, что старомодный чайник действительно выглядит как-то странно в современном интерьере. Тем более, что в доме все чаще стал появляться чай в пакетиках. Заварочный Чайник был сослан в самый дальний угол серванта, а потом, при очередной уборке, в компании треснувшей сахарницы выставлен на рядом с мусорным бачком. И это еще надо было считать удачей, что они не полетели в самый его низ.
Лишившись дома, бедные горько вздыхали и жаловались друг другу на превратности судьбы, ожидая чего-то худшего и страшного. Но им было послано в лице старушки, промышлявшей на местном блошином рынке продажей всяких мелочей жизни. Повздыхав, что не поставили чашек, бабуля бережно отнесла находку домой. И уже в следующие выходные изумленный старичок-коллекционер за сущие гроши приобрел бесценные экспонаты. В его доме новичок узнал, что, когда-то, очень давно, его предшественника-чайника неловко смахнули со стола. Да так, что уже и не склеишь. Немного освоившись, Чайник снова стал покрикивать, призывая к порядку, и, несмотря на преклонный возраст, делать комплименты уже новой сахарнице. У нее-то не было трещинки! К тому же Чайник считал, что некоторое отличие в рисунке от других предметов и вся его история придают особый шарм.
Но коллекция чайного фарфора недолго мозолила глаза наследникам. Старик завещал передать ее в дар местному музею. И вот однажды повзрослевшая молодежь повела своих детишек в музей. "Смотри-ка, дорогой, как этот чайник похож на наш бывший. Жаль все же, что мы его выбросили. Теперь ничего похожего не купишь", - эти слова пролились бальзамом на душу когда-то жестоко униженного Чайника.
Чайник был доволен, что наконец обрел покой, почет и заслуженное признание своих достоинств. Припоминая кипяток, черепки сослуживцев, перипетии собственной жизни, он вздрагивал и убеждал себя, что можно радовать людей одной лишь внешней красотой (за толстым стеклом музейной витрины), не подвергаясь опасностям служения практической пользе. Но иногда в снах его обступали воспоминания о праздничных вечерах, ласковых руках хозяйки, аромате хорошо заваренного чая - о семейном уюте. И он никак не мог решить, что есть счастье.
К старухе Агафье Журавлёвой приехал сын Константин Иванович. С женой и дочкой. Проведать, отдохнуть. Подкатил на такси, и они всей семьёй долго вытаскивали чемоданы из багажника. К вечеру в деревне узнали подробности: сам он — кандидат, жена тоже кандидат, дочь — школьница.
Вечером же у Глеба Капустина на крыльце собрались мужики. Как-то так получилось, что из их деревни много вышло знатных людей — полковник, два лётчика, врач, корреспондент. И так повелось, что, когда знатные приезжали в деревню и в избе набивался вечером народ, приходил Глеб Капустин и срезал знатного гостя. И вот теперь приехал кандидат Журавлев...
Получалось, что мужики ведут Глеба, как опытного кулачного бойца.
Кандидат Константин Иванович встретил гостей радостно, захлопотал вокруг стола. Расселись. Разговор пошёл дружнее, стали уж забывать про Глеба Капустина... И тут он попёр на кандидата.
— В какой области выявляете себя? Философия?
— Можно и так сказать
— И как сейчас философия определяет понятие невесомости?
— Почему — сейчас?
— Но ведь явление открыто недавно. Натурфилософия определит это так, стратегическая философия — совершенно иначе...
— Да нет такой философии — стратегической, — заволновался кандидат. — Вы о чем вообще-то?
— Да, но есть диалектика природы, — спокойно, при общем внимании продолжал Глеб. — А природу определяет философия. Поэтому я и спрашиваю, нет ли растерянности среди философов?
Кандидат искренне засмеялся. Но засмеялся один и почувствовал неловкость. Позвал жену: «Валя, тут у нас какой-то странный разговор!»
— Хорошо, — продолжал Глеб, — а как вы относитесь к проблеме шаманизма?
— Да нет такой проблемы! — опять сплеча рубанул кандидат.
Теперь засмеялся Глеб.
— Ну на нет и суда нет. Проблемы нет, а эти... танцуют, звенят бубенчиками. Да? Но при же-ла-нии их как бы и нет. Верно... Ещё один вопрос: как вы относитесь к тому, что Луна тоже дело рук разума. Что на ней есть разумные существа.
— Ну и что? — спросил кандидат.
— А где ваши расчёты естественных траекторий? Как вообще ваша космическая наука сюда может быть приложена?
— Вы кого спрашиваете?
— Вас, мыслителей. Мы-то ведь не мыслители, у нас зарплата не та. Но если вам интересно, могу поделиться. Я предложил бы начертить на песке схему нашей Солнечной системы, показать, где мы. А потом показать, по каким законам, скажем, я развивался.
— Интересно, по каким же? — с иронией спросил кандидат и значительно посмотрел на жену. Вот это он сделал зря, потому что значительный взгляд был перехвачен. Глеб взмыл ввысь и оттуда ударил по кандидату:
— Приглашаете жену посмеяться. Только, может быть, мы сперва научимся хотя бы газеты читать. Кандидатам это тоже бывает полезно...
— Послушайте!
— Да нет уж, послушали. Имели, так сказать, удовольствие. Поэтому позвольте вам заметить, господин кандидат, что кандидатство — это не костюм, который купил — и раз и навсегда. И даже костюм время от времени надо чистить. А уж кандидатство-то тем более... поддерживать надо.
На кандидата было неловко смотреть, он явно растерялся. Мужики отводили глаза.
— Нас, конечно, можно удивить, подкатить к дому на такси, вытащить из багажника пять чемоданов... Но... если приезжаете в этот народ, то подготовленней надо быть. Собранней. Скромнее.
— Да в чем же наша нескромность? — не выдержала жена кандидата.
— А вот когда одни останетесь, подумайте хорошенько. До свидания. Приятно провести отпуск... среди народа!
Глеб усмехнулся и не торопясь вышел из избы. Он не слышал, как потом мужики, расходясь от кандидата, говорили: «Оттянул он его!.. Дошлый, собака. Откуда он про Луну-то знает?.. Срезал». В голосе мужиков даже как бы жалость к кандидатам, сочувствие. Глеб же Капустин по-прежнему удивлял. Изумлял. Восхищал даже. Хоть любви тут не было. Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил ещё.
Судьба Чайника.
Достопримечательностью одного дома долгое время считался чайный сервиз. Хотя его ставили на стол только по самым торжественным случаям, предметов в нем все равно становилось все меньше и меньше. Хрупкие вещи недолговечны! Но заварочный Чайник все хозяйки дома всегда ценили и берегли особо. Почему-то в нем чай получался удивительно вкусным. И, гордясь этим, Чайник стойко терпел, когда крутой кипяток обжигал его нутро, так как понимал, что в этом состоит его долг. Это - оборотная сторона его, фарфорового заварочного чайника, предназначения и славы. Нельзя без кипятка листочкам расправиться, разбухнуть, полностью отдать напитку цвет и аромат! Гости хвалили чай, а Чайник просто распирало от чванства. Звездная болезнь присуща даже Чайникам! Он заносчиво изгибал изящный носик, кичась тем, что его совершенная форма позволяет не проливать капельки чая на скатерть, и покрикивал на команду чашек, чтобы не смели стучать своими блюдечками. Чайник искренне думал, что по праву может делать всем замечания. Дело в том, что в глубине души он мнил себя гораздо совершеннее, достойнее и полезнее всех остальных предметов. Ведь когда праздничный вечер заканчивался, хозяйка лично вытряхивала из него отслужившую заварку, промывала, протирала до блеска льняным полотенцем и ставила на почетное место в стеклянной горке. Только сахарницу, молочник и масленку признавал Чайник почти равными себе. Последних, чтобы было с кем поболтать о чайных традициях и новостях. А с пухлой сахарницей были долгие беседы о жизни и оптимальном соотношении сахара и заварки. Они даже когда-то давно обменялись крышечками, что еще больше их сблизило.
Шли года. Старые хозяева умерли, старый сервиз понес существенные потери. Молодежь постепенно в суматохе перебила тонкие фарфоровые чашки и купила новые - керамические. Чайнику претила их грубая компания. Он понимал, что они также честно служат хозяевам, что, в конце-то концов, они не виноваты – их такими произвели! Однако вступать с «простолюдинками» в разговоры считал ниже своего достоинства. Да и возраст давал себя знать: тускнела позолота, портился характер. Желая, чтобы им по-прежнему восхищались, Чайник старался чаще попадаться на глаза, показывая свою исключительность. Но, как это часто бывает, перестарался. Результат получился совсем не таким, как он ожидал. Хозяева заметили, что старомодный чайник действительно выглядит как-то странно в современном интерьере. Тем более, что в доме все чаще стал появляться чай в пакетиках. Заварочный Чайник был сослан в самый дальний угол серванта, а потом, при очередной уборке, в компании треснувшей сахарницы выставлен на рядом с мусорным бачком. И это еще надо было считать удачей, что они не полетели в самый его низ.
Лишившись дома, бедные горько вздыхали и жаловались друг другу на превратности судьбы, ожидая чего-то худшего и страшного. Но им было послано в лице старушки, промышлявшей на местном блошином рынке продажей всяких мелочей жизни. Повздыхав, что не поставили чашек, бабуля бережно отнесла находку домой. И уже в следующие выходные изумленный старичок-коллекционер за сущие гроши приобрел бесценные экспонаты. В его доме новичок узнал, что, когда-то, очень давно, его предшественника-чайника неловко смахнули со стола. Да так, что уже и не склеишь. Немного освоившись, Чайник снова стал покрикивать, призывая к порядку, и, несмотря на преклонный возраст, делать комплименты уже новой сахарнице. У нее-то не было трещинки! К тому же Чайник считал, что некоторое отличие в рисунке от других предметов и вся его история придают особый шарм.
Но коллекция чайного фарфора недолго мозолила глаза наследникам. Старик завещал передать ее в дар местному музею. И вот однажды повзрослевшая молодежь повела своих детишек в музей. "Смотри-ка, дорогой, как этот чайник похож на наш бывший. Жаль все же, что мы его выбросили. Теперь ничего похожего не купишь", - эти слова пролились бальзамом на душу когда-то жестоко униженного Чайника.
Чайник был доволен, что наконец обрел покой, почет и заслуженное признание своих достоинств. Припоминая кипяток, черепки сослуживцев, перипетии собственной жизни, он вздрагивал и убеждал себя, что можно радовать людей одной лишь внешней красотой (за толстым стеклом музейной витрины), не подвергаясь опасностям служения практической пользе. Но иногда в снах его обступали воспоминания о праздничных вечерах, ласковых руках хозяйки, аромате хорошо заваренного чая - о семейном уюте. И он никак не мог решить, что есть счастье.
К старухе Агафье Журавлёвой приехал сын Константин Иванович. С женой и дочкой. Проведать, отдохнуть. Подкатил на такси, и они всей семьёй долго вытаскивали чемоданы из багажника. К вечеру в деревне узнали подробности: сам он — кандидат, жена тоже кандидат, дочь — школьница.
Вечером же у Глеба Капустина на крыльце собрались мужики. Как-то так получилось, что из их деревни много вышло знатных людей — полковник, два лётчика, врач, корреспондент. И так повелось, что, когда знатные приезжали в деревню и в избе набивался вечером народ, приходил Глеб Капустин и срезал знатного гостя. И вот теперь приехал кандидат Журавлев...
Глеб вышел к мужикам на крыльцо, спросил:
— Гости к бабке Агафье приехали?
— Кандидаты!
— Кандидаты? — удивился Глеб. — Ну пошли проведаем кандидатов.
Получалось, что мужики ведут Глеба, как опытного кулачного бойца.
Кандидат Константин Иванович встретил гостей радостно, захлопотал вокруг стола. Расселись. Разговор пошёл дружнее, стали уж забывать про Глеба Капустина... И тут он попёр на кандидата.
— В какой области выявляете себя? Философия?
— Можно и так сказать
— И как сейчас философия определяет понятие невесомости?
— Почему — сейчас?
— Но ведь явление открыто недавно. Натурфилософия определит это так, стратегическая философия — совершенно иначе...
— Да нет такой философии — стратегической, — заволновался кандидат. — Вы о чем вообще-то?
— Да, но есть диалектика природы, — спокойно, при общем внимании продолжал Глеб. — А природу определяет философия. Поэтому я и спрашиваю, нет ли растерянности среди философов?
Кандидат искренне засмеялся. Но засмеялся один и почувствовал неловкость. Позвал жену: «Валя, тут у нас какой-то странный разговор!»
— Хорошо, — продолжал Глеб, — а как вы относитесь к проблеме шаманизма?
— Да нет такой проблемы! — опять сплеча рубанул кандидат.
Теперь засмеялся Глеб.
— Ну на нет и суда нет. Проблемы нет, а эти... танцуют, звенят бубенчиками. Да? Но при же-ла-нии их как бы и нет. Верно... Ещё один вопрос: как вы относитесь к тому, что Луна тоже дело рук разума. Что на ней есть разумные существа.
— Ну и что? — спросил кандидат.
— А где ваши расчёты естественных траекторий? Как вообще ваша космическая наука сюда может быть приложена?
— Вы кого спрашиваете?
— Вас, мыслителей. Мы-то ведь не мыслители, у нас зарплата не та. Но если вам интересно, могу поделиться. Я предложил бы начертить на песке схему нашей Солнечной системы, показать, где мы. А потом показать, по каким законам, скажем, я развивался.
— Интересно, по каким же? — с иронией спросил кандидат и значительно посмотрел на жену. Вот это он сделал зря, потому что значительный взгляд был перехвачен. Глеб взмыл ввысь и оттуда ударил по кандидату:
— Приглашаете жену посмеяться. Только, может быть, мы сперва научимся хотя бы газеты читать. Кандидатам это тоже бывает полезно...
— Послушайте!
— Да нет уж, послушали. Имели, так сказать, удовольствие. Поэтому позвольте вам заметить, господин кандидат, что кандидатство — это не костюм, который купил — и раз и навсегда. И даже костюм время от времени надо чистить. А уж кандидатство-то тем более... поддерживать надо.
На кандидата было неловко смотреть, он явно растерялся. Мужики отводили глаза.
— Нас, конечно, можно удивить, подкатить к дому на такси, вытащить из багажника пять чемоданов... Но... если приезжаете в этот народ, то подготовленней надо быть. Собранней. Скромнее.
— Да в чем же наша нескромность? — не выдержала жена кандидата.
— А вот когда одни останетесь, подумайте хорошенько. До свидания. Приятно провести отпуск... среди народа!
Глеб усмехнулся и не торопясь вышел из избы. Он не слышал, как потом мужики, расходясь от кандидата, говорили: «Оттянул он его!.. Дошлый, собака. Откуда он про Луну-то знает?.. Срезал». В голосе мужиков даже как бы жалость к кандидатам, сочувствие. Глеб же Капустин по-прежнему удивлял. Изумлял. Восхищал даже. Хоть любви тут не было. Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил ещё.