Раньше я мечтал, что когда вырасту, то, как папа и дедушка, буду ходить на охоту. Убить зверя — это ведь так легко! Было бы ружьё: «бах» — и заяц у тебя в кармане.
Однажды я попросил дедушку рассказать, как он охотился.
— Было солнечное морозное утро, — начал свой рассказ дедушка, — я взял ружьё и встал на лыжи. Снег был мягкий и пушистый. В морозном воздухе скрип из-под лыж раздавался далеко. В такие дни заяц лежит чутко и шансы взять его с подъёма невелики. Следы искать долго не пришлось, они на свежем снегу как на листе бумаги. Скидку со следа нашёл быстро: видимо, заяц петлял недолго. Значит, где-то рядом лёжка. Я обследовал всё в радиусе двадцати метров. Заяц как в воду канул. Там, где след обрывался, начиналась лощина. Я спустился в неё, но и здесь никаких следов. Мистика какая-то. И тут взгляд упал на свисавший с бугра большой сугроб, из которого, преломляясь на солнце, поднималась вверх тоненькая струйка пара. A-а, вот где ты спрятался, хитрец! Зарылся в сугроб, полёживает, как медведь в берлоге, и в ус не дует. Я снял лыжу и сунул её в то место, откуда шёл пар. В следующий момент в воздух поднялся столб снега. Следом выскочил обезумевший заяц. Чуть не сбив меня с ног, он пустился наутёк. Я вскинул ружьё, цель была близко, снять её можно одним выстрелом. Но мне стало жалко этого лопоухого мудреца. Пусть живёт и других уму-разуму учит. Я выстрелил дуплетом в воздух, заяц, пригнув уши, дал стрекача.
Дедушка умолк, а я сидел и думал, что не так-то оно и просто хладнокровно убить животное. Охотником быть мне сразу расхотелось, так как я понял, что убийство в любом случае — дело жестокое.
Раньше я мечтал, что когда вырасту, то, как папа и дедушка, буду ходить на охоту. Убить зверя — это ведь так легко! Было бы ружьё: «бах» — и заяц у тебя в кармане.
Однажды я попросил дедушку рассказать, как он охотился.
— Было солнечное морозное утро, — начал свой рассказ дедушка, — я взял ружьё и встал на лыжи. Снег был мягкий и пушистый. В морозном воздухе скрип из-под лыж раздавался далеко. В такие дни заяц лежит чутко и шансы взять его с подъёма невелики. Следы искать долго не пришлось, они на свежем снегу как на листе бумаги. Скидку со следа нашёл быстро: видимо, заяц петлял недолго. Значит, где-то рядом лёжка. Я обследовал всё в радиусе двадцати метров. Заяц как в воду канул. Там, где след обрывался, начиналась лощина. Я спустился в неё, но и здесь никаких следов. Мистика какая-то. И тут взгляд упал на свисавший с бугра большой сугроб, из которого, преломляясь на солнце, поднималась вверх тоненькая струйка пара. A-а, вот где ты спрятался, хитрец! Зарылся в сугроб, полёживает, как медведь в берлоге, и в ус не дует. Я снял лыжу и сунул её в то место, откуда шёл пар. В следующий момент в воздух поднялся столб снега. Следом выскочил обезумевший заяц. Чуть не сбив меня с ног, он пустился наутёк. Я вскинул ружьё, цель была близко, снять её можно одним выстрелом. Но мне стало жалко этого лопоухого мудреца. Пусть живёт и других уму-разуму учит. Я выстрелил дуплетом в воздух, заяц, пригнув уши, дал стрекача.
Дедушка умолк, а я сидел и думал, что не так-то оно и просто хладнокровно убить животное. Охотником быть мне сразу расхотелось, так как я понял, что убийство в любом случае — дело жестокое.