Прочитайте отрывок рассказа А.П. Чехова «Сирена», перепишите слова, раскрывая скобки и объясняя условия выбора орфограммы «Правописание не с разными частями речи»
Антон Чехов
СИРЕНА
- Хорош также судак или карп с подливкой из помидоров и грибков. Но рыбой (не)
насытишься, Степан Францыч; это еда (не)существенная, главное в обеде (не)рыба,
(не)соусы, а жаркое. Вы какую птицу больше обожаете?
Товарищ прокурора сделал кислое лицо и сказал со вздохом:— К (не)счастью, я (не)могу
вам сочувствовать: у меня катар желудка. — Полноте, сударь! Катар желудка доктора
выдумали! Больше от вольнодумства да от гордости бывает эта болезнь. Вы (не)обращайте
внимания. Положим, вам кушать (не)хочется или тошно, а вы (не)обращайте внимания и
кушайте себе. Философ Милкин сделал зверское лицо и, по-видимому, хотел что-то сказать,
но вдруг причмокнул губами, вероятно, вообразив жареную утку, и, (не)сказав ни слова,
влекомый (не)ведомою силой, схватил шляпу и выбежал вон. — Да я поел бы и
утки... — вздохнул товарищ прокурора. Председатель вскочил, швырнул в сторону перо и
обеими руками ухватился за шляпу. Товарищ прокурора, забывший о своем катаре и
млевший от (не)терпения, тоже вскочил.
Считается, что вдохновил на написание картины Врубеля подарок Волошина – очень красивая крупная морская раковина, изнутри покрытая сверкающим перламутром. Раковина напомнила художнику о море, нарисовала в его воображении морские пейзажи, запахи и звуки. Врубель загорелся желанием перенести красоту и сияние перламутра на полотно, но это оказалось не так просто. При каждом повороте руки раковина меняет свой цвет. А при перемене освещения играет совсем по-другому.
Живописец приходит к выводу, что планы раковины можно передать различными переходами оттенков белого и черного. Врубель делает множество набросков раковины углем и карандашом, прежде чем взяться за кисть. Раковину, написанную красками, он решает не оставлять в черно-белом варианте. Художник использует сложнейшие переливы лилового, зеленого, голубого и розового цветов. Раковина выглядит такой натуральной, что кажется, будто при повороте головы она будет изменять свой цвет. Спираль жемчужины устремляет взгляды к центру
Врубель изображает раковину намного больше натуральных размеров, и она напоминает ему морской терем с загадочными обитателями. Тогда художник вписывает в картину морских царевен. Царевны изображены внизу полотна и дают всей конструкции твердую опору. Фигуры не слишком удались Врубелю, их позы чересчур горделивы и величественны. Сам художник был очень недоволен недостойными своего дивного жилища царевнами.
Картину Врубель пишет уже на исходе жизни, это одно из последних его творений, поэтому он работает над ней долго, прорисовывая детали вновь и вновь. Он ищет в ней саму природу, легкость и теплоту, волшебство. Современники с восторгом принимают творение, выставленное в 1905 году на выставке Союза художников.
Все в мире периодично или ритмично, как принято выражаться теперь: даже солнце греет неодинаково, и ему порою бывает надо отдохнуть, успокоиться, и оно отдыхает, покоится 10-12 лет, чтобы потом засверкать с необычною силой. В жизни каждого народа бывают эпохи напряжения сил и их упадка, эпохи равнодушия и ненависти, стремления к материальному благосостоянию и к громким, смелым делам. Законы этого ритма, этой периодичности таинственны и пока совершенно неизвестны науке, которая лишь присматривается к факту, не имея силы объяснить его. Но само явление периодичности, ритма — несомненно в жизни солнца или жизни искусства.
Есть эпохи возрождения, упадка и самые грустные — переходные, когда таланты не дают ничего положительного, цельного, а лишь обещают дать что-то, по-видимому важное, новое, хотя и неизвестно что. Такую эпоху переживаем мы теперь. В другое время даже слабая сравнительно сила распускается полностью, поражает яркостью своих красок. Иногда все живет точно окутанное осенним туманом, иногда — при полном солнечном блеске…
В жизни искусства есть своя таинственная периодичность. Многие, начиная с Аристотеля, пытались пояснить ее законы понятными для нас причинами. Аристотель говорил: «Искусство достигает наивысшего блеска, когда человек наиболее хочет жить…» Но мы не можем принять этого объяснения: факты противоречат ему. Бокль утверждал, что расцвет искусства совпадает с расцветом любознательности вообще, т.е. науки. История несогласна и с ним. Спенсер предложил формулу, которая представляется наиболее вероятной. Он говорит, что область искусства воспоминание, что высочайшие образцы художественного творчества появляются лишь тогда, когда какая-нибудь историческая эпоха пережила себя и исчезает в вечность. Так было в Греции, Риме, Англии. Софокл, Фидий, Эврипид, Аристофан явились в конце доблестной эпохи эллинской жизни; в их время уже начался упадок нравов и даже полное их крушение. Римское искусство, кроме красноречия, все целиком принадлежит периоду империи и упраздненной республики. Шекспир, живя в XVII веке, вдохновлялся средневековыми феодальными нравами, Мильтон был последний из пуритан, итальянец Данте похоронил католицизм, Сервантес — рыцарство, Рабле — средневековые нравы и воспитание…
Не то же ли самое было и у нас?