это стихотворение завораживает своим ритмом, который задается в первых трех строфах повторением слова «когда», а в четвертой сменяющегося на слово «тогда». первые три четверостишия - это условия, необходимые лирическому герою для того, чтобы постигнуть счастье на земле, а счастье для него - это видеть бога в небесах, то есть получить благословение творца. но каковы же эти условия? поэт перечисляет их, придавая этим перечислениям поэтическую формулу. чтобы создать ее, поэт использует красивые эпитеты, магия которых завораживает: «свежий лес, «тенью сладостной», «росой душистой», «румяным вечером», «час златой», «ландыш серебристый», «студеный ключ», «таинственную сагу», «мирный край», «смутный сон». созданная поэтическими средствами гармония, таящаяся в природе, увиденная им, прочувствованная,-это и есть условия для жизни на земле.
Перед вами другой человек, с более страстной душой, с более широким самолюбием. Этот имеет в себе как будто от природы всё то, что для Онегина составляет предмет забот. Он не хлопочет о туалете и наряде: он светский человек и без этого. Ему не нужно подбирать слова и блистать мишурным знанием: и без этого язык у него как бритва…Общее у всех этих людей то, что в жизни нет им дела, которое для было бы жизненною необходимостью, сердечной святыней, религией, которое бы органически срослось с ними, так что отнять его у них значило бы лишить их жизни. Всё у них внешнее, ничто не имеет корня в их натуре. Они и делают что-то такое, когда принуждает внешняя
lнеобходимость…Они постоянно говорят вам: вот что мы знаем, вот что мы думаем, а впрочем — как там хотят, наше дело -— сторона… Пока не было работы в виду, можно было ещё надувать этим публику, можно было тщеславиться тем, что мы вот, дескать, всё-таки хлопочем, ходим, говорим, рассказываем… Даже больше — можно было заняться кутежом, интрижками, каламбурами, театральст- вом — и уверять, что это мы пустились, мол, оттого, что нет простора для более широкой деятельности. Тогда и Печорин, и даже Онегин, должен был казаться натурою с необъятными силами души. Но теперь уж все эти герои отодвинулись на второй план, потеряли прежнее значение, перестали сбивать нас с толку своей загадочностью и таинственным разладом между ними и обществом, между великими их силами и ничтожностью дел их…
ответ:
это стихотворение завораживает своим ритмом, который задается в первых трех строфах повторением слова «когда», а в четвертой сменяющегося на слово «тогда». первые три четверостишия - это условия, необходимые лирическому герою для того, чтобы постигнуть счастье на земле, а счастье для него - это видеть бога в небесах, то есть получить благословение творца. но каковы же эти условия? поэт перечисляет их, придавая этим перечислениям поэтическую формулу. чтобы создать ее, поэт использует красивые эпитеты, магия которых завораживает: «свежий лес, «тенью сладостной», «росой душистой», «румяным вечером», «час златой», «ландыш серебристый», «студеный ключ», «таинственную сагу», «мирный край», «смутный сон». созданная поэтическими средствами гармония, таящаяся в природе, увиденная им, прочувствованная,-это и есть условия для жизни на земле.
объяснение:
Перед вами другой человек, с более страстной душой, с более широким самолюбием. Этот имеет в себе как будто от природы всё то, что для Онегина составляет предмет забот. Он не хлопочет о туалете и наряде: он светский человек и без этого. Ему не нужно подбирать слова и блистать мишурным знанием: и без этого язык у него как бритва…Общее у всех этих людей то, что в жизни нет им дела, которое для было бы жизненною необходимостью, сердечной святыней, религией, которое бы органически срослось с ними, так что отнять его у них значило бы лишить их жизни. Всё у них внешнее, ничто не имеет корня в их натуре. Они и делают что-то такое, когда принуждает внешняя
lнеобходимость…Они постоянно говорят вам: вот что мы знаем, вот что мы думаем, а впрочем — как там хотят, наше дело -— сторона… Пока не было работы в виду, можно было ещё надувать этим публику, можно было тщеславиться тем, что мы вот, дескать, всё-таки хлопочем, ходим, говорим, рассказываем… Даже больше — можно было заняться кутежом, интрижками, каламбурами, театральст- вом — и уверять, что это мы пустились, мол, оттого, что нет простора для более широкой деятельности. Тогда и Печорин, и даже Онегин, должен был казаться натурою с необъятными силами души. Но теперь уж все эти герои отодвинулись на второй план, потеряли прежнее значение, перестали сбивать нас с толку своей загадочностью и таинственным разладом между ними и обществом, между великими их силами и ничтожностью дел их…