Работа над раскрытием образов учителей из рассказа "Фотография, на которой меня нет". 1. как вы думаешь, почему у учителей одинаковые имена- Евгений Николаевич и Евгения Николаевна? Раскрой символику их имени. Соответствует ли она образу учителей?
В своих сочинениях Иван Сергеевич Тургенев обращался к различным жанрам лирики, эпоса и драматургии. Цикл под названием «Стихотворения в прозе» вобрал в себя одни из самых ярких и необычных его творений. Эти миниатюры были созданы в конце творческого пути автора. Они несут читателю жизненную мудрость художника слова, накопленную годами постоянного творчества и философского осмысления бытия.
«Собака» занимает одно из ключевых мест в цикле «Стихотворения в прозе». В небольшом тексте автор откровенно делится с читателем своими размышлениями о жизни и смерти. Тургенев с грустью говорит о том, что жизнь быстротечна, она мгновенно появляется и столь же стремительно исчезает со всеми нашими чувствами, мыслями и переживаниями.
Автор предельно кратко и емко показывает читателям, что у всех живых существ много общего. Грустные глаза человека и собаки так похожи. Жизнь пролетела, скоро финал... А сколько воспоминаний, сколько интересных периодов в ней было. И все это канет в пустоту. Очень страшно представить, что нашим исканиям, стремлениям, надеждам неизбежно придет конец. И в этой безнадежности человек ничем не отличается от собаки и любого живого существа. Все мы связаны между собой в круговороте времени и бытия.
Очень показательна буря, что разыгралась за окном. Она символизирует бурную жизнь, а также стихийность, непредсказуемость и абсолютную беззащитность перед ней всего живого. Эта буря одинаково страшна для человека и собаки.
Мысли и чувства автора переданы в произведении чрезвычайно ярко. Они звучат искренне, эмоционально и открыто, как могут звучать только стихотворные строки, пусть даже без рифм. Тургенев умел прикоснуться к тем струнам души человека, которые глубоко спрятаны под рутиной будней. Ни один читатель не может остаться равнодушным к этому произведению, написанному простыми словами, но затрагивающему тему вечной и неподвластной человеку силы.
Смерть забирает и уносит с собой радостные и грустные фрагменты жизни. И остается лишь один вопрос: а ведь правда, что все это было?
Первый раз я увидела И.А.Некрасова в 1842 году, зимой. Белинский привел его к нам, чтобы он прочитал свои «Петербургские углы». Белинского ждали играть в преферанс его партнеры; приехавший из Москвы В.П.Боткин тоже сидел у нас. После рекомендации Некрасова мне и тем, кто его не знал, Белинский заторопил его, чтоб он начал чтение. Панаев уже встречался с Некрасовым где-то.
Некрасов, видимо, был сконфужен при начале чтения; голос у него был всегда слабый, и он читал очень тихо, но потом разошелся. Некрасов имел вид болезненный и казался на вид гораздо старее своих лет; манеры у него были оригинальные: он сильно прижимал локти к бокам, горбился, а когда читал, то часто машинально приподнимал руку к едва пробивавшимся усам и, не дотрагиваясь до них, опять опускал. Этот машинальный жест так и остался у него, когда он читал свои стихи". <...>
«Белинский находил, что тем литераторам, которые имеют средства, не следует брать денег с Некрасова. Он проповедовал, что обязанность каждого писателя нуждающемуся собрату выкарабкаться из затруднительного положения, дать ему средства свободно вздохнуть и работать — что ему по душе. Он написал в Москву Герцену и просил его прислать что-нибудь в «Петербургский сборник». Герцен, Панаев, Одоевский и даже Соллогуб отдали свои статьи без денег. Кронеберг и другие литераторы сами очень нуждались, им Некрасов заплатил. Тургенев тоже отдал даром своего «Помещика» в стихах, но Некрасову обошлось это гораздо дороже, потому что Тургенев, по обыкновению, истратив деньги, присланные ему из дому, сидел без гроша и поминутно занимал у Некрасова деньги.
Николай Чернышевский
В характеристике начинающегося 1856 годом «второго периода журнальной деятельности» Некрасова говорится, между прочим, что "умственный и нравственный горизонт поэта значительно раздвинулся под влиянием того сильного движения, какое началось в обществе, и тех новых людей, которые окружили его«.— Дело было не в расширении «умственного и нравственного горизонта поэта», а в том, что цензурные рамки несколько «раздвинулись» и «поэт» получил возможность писать кое о чем из того, о чем прежде нельзя было ему писать.— Когда дошло и до крайнего своего предела расширение цензурных рамок, Некрасов постоянно говорил, что пишет меньше, нежели хочется ему; слагается в мыслях пьеса, но является соображение, что напечатать ее будет нельзя, и он подавляет мысли о ней; это тяжело, это требует времени; а пока они не подавлены, не возникают мысли о других пьесах; и когда они подавлены, чувствуется усталость, отвращение от деятельности, слишком узкой.
Федор Глинка, мемуарист
Отец мой, известный в свое время писатель и патриот Сергей Николаевич Глинка, встретился с Некрасовым в 1839 году у своего кума Н. А. Полевого, заинтересовался им, и, не знаю вследствие каких причин, предложил ему учиться у него французскому языку. С этого дня, Некрасов сделался частым посетителем нашего дома. Как теперь вижу его, перед столиком, читающего по-французски вслух с забавным выговором. Некрасов скоро сошелся с старшим братом моим С. С. Глинкой (еще живым до сей минуты) и поселился вместе с ним на углу Невского проспекта и Владимирской улицы, в дом занятом теперь гостиницей «Москва». Они занимали в третьем этаже насколько комнат, прилично убранных собственной мебелью, перевезенной братом с старой квартиры на Литейной, где у него была типография. Вся мягкая мебель была обита материей красного цвета; упоминаю об этом потому, что по отъезде моего брата из Петербурга, Некрасов, при встречах со мной, постоянно требовал эту мебель, хотя, по словам брата, она вовсе ему не принадлежала. Когда я заходил к брату, то, большею частью, заставал Некрасова лежащим на диван; он постоянно быль, или казался, угрюмым и мало разговаривал.
Екатерина Жуковская, мемуаристка
Вернувшись осенью из деревни, он часто заходил к нам по вечерам прочесть то или другое только что им написанное стихотворение или просто поговорить о редакционных делах. Читал он крайне оригинально, совершенно не так, как читали другие поэты того времени: не входил в пафос и не завывал, а читал каким-то замогильным голосом, чему много содействовала его постоянная хрипота.
Отличаясь широким размахом, он представлял удивительную смесь широкой натуры с некоторою прижимистостью, обнаруживавшеюся преимущественно в мелочах.
Так, все были удивлены однажды скверным переводом какого-то французского романа, помещенного в «Современнике», где, например, слово esprit de corps было переведено — «дух тела» — и тому подобное.
Кое-кто стал укорять Пыпина за пропуск такого перевода.
— Да это ведь не я! Перевод этот поместил сам Николай Алексеевич! Он его купил у неизвестного переводчика.
Кто-то при мне укорял Некрасова за это.
— Грех попутал! — засмеялся он. — Соблазнил меня малый дешевизной: по 8 рублей с листа спросил.
Рядом с этим он не жалел давать большие авансы лицам, которых признавал талантливыми и от которых ждал большого, что зачастую не оправдывалось на деле.
В своих сочинениях Иван Сергеевич Тургенев обращался к различным жанрам лирики, эпоса и драматургии. Цикл под названием «Стихотворения в прозе» вобрал в себя одни из самых ярких и необычных его творений. Эти миниатюры были созданы в конце творческого пути автора. Они несут читателю жизненную мудрость художника слова, накопленную годами постоянного творчества и философского осмысления бытия.
«Собака» занимает одно из ключевых мест в цикле «Стихотворения в прозе». В небольшом тексте автор откровенно делится с читателем своими размышлениями о жизни и смерти. Тургенев с грустью говорит о том, что жизнь быстротечна, она мгновенно появляется и столь же стремительно исчезает со всеми нашими чувствами, мыслями и переживаниями.
Автор предельно кратко и емко показывает читателям, что у всех живых существ много общего. Грустные глаза человека и собаки так похожи. Жизнь пролетела, скоро финал... А сколько воспоминаний, сколько интересных периодов в ней было. И все это канет в пустоту. Очень страшно представить, что нашим исканиям, стремлениям, надеждам неизбежно придет конец. И в этой безнадежности человек ничем не отличается от собаки и любого живого существа. Все мы связаны между собой в круговороте времени и бытия.
Очень показательна буря, что разыгралась за окном. Она символизирует бурную жизнь, а также стихийность, непредсказуемость и абсолютную беззащитность перед ней всего живого. Эта буря одинаково страшна для человека и собаки.
Мысли и чувства автора переданы в произведении чрезвычайно ярко. Они звучат искренне, эмоционально и открыто, как могут звучать только стихотворные строки, пусть даже без рифм. Тургенев умел прикоснуться к тем струнам души человека, которые глубоко спрятаны под рутиной будней. Ни один читатель не может остаться равнодушным к этому произведению, написанному простыми словами, но затрагивающему тему вечной и неподвластной человеку силы.
Смерть забирает и уносит с собой радостные и грустные фрагменты жизни. И остается лишь один вопрос: а ведь правда, что все это было?
Авдотья Панаева
Первый раз я увидела И.А.Некрасова в 1842 году, зимой. Белинский привел его к нам, чтобы он прочитал свои «Петербургские углы». Белинского ждали играть в преферанс его партнеры; приехавший из Москвы В.П.Боткин тоже сидел у нас. После рекомендации Некрасова мне и тем, кто его не знал, Белинский заторопил его, чтоб он начал чтение. Панаев уже встречался с Некрасовым где-то.
Некрасов, видимо, был сконфужен при начале чтения; голос у него был всегда слабый, и он читал очень тихо, но потом разошелся. Некрасов имел вид болезненный и казался на вид гораздо старее своих лет; манеры у него были оригинальные: он сильно прижимал локти к бокам, горбился, а когда читал, то часто машинально приподнимал руку к едва пробивавшимся усам и, не дотрагиваясь до них, опять опускал. Этот машинальный жест так и остался у него, когда он читал свои стихи". <...>
«Белинский находил, что тем литераторам, которые имеют средства, не следует брать денег с Некрасова. Он проповедовал, что обязанность каждого писателя нуждающемуся собрату выкарабкаться из затруднительного положения, дать ему средства свободно вздохнуть и работать — что ему по душе. Он написал в Москву Герцену и просил его прислать что-нибудь в «Петербургский сборник». Герцен, Панаев, Одоевский и даже Соллогуб отдали свои статьи без денег. Кронеберг и другие литераторы сами очень нуждались, им Некрасов заплатил. Тургенев тоже отдал даром своего «Помещика» в стихах, но Некрасову обошлось это гораздо дороже, потому что Тургенев, по обыкновению, истратив деньги, присланные ему из дому, сидел без гроша и поминутно занимал у Некрасова деньги.
Николай Чернышевский
В характеристике начинающегося 1856 годом «второго периода журнальной деятельности» Некрасова говорится, между прочим, что "умственный и нравственный горизонт поэта значительно раздвинулся под влиянием того сильного движения, какое началось в обществе, и тех новых людей, которые окружили его«.— Дело было не в расширении «умственного и нравственного горизонта поэта», а в том, что цензурные рамки несколько «раздвинулись» и «поэт» получил возможность писать кое о чем из того, о чем прежде нельзя было ему писать.— Когда дошло и до крайнего своего предела расширение цензурных рамок, Некрасов постоянно говорил, что пишет меньше, нежели хочется ему; слагается в мыслях пьеса, но является соображение, что напечатать ее будет нельзя, и он подавляет мысли о ней; это тяжело, это требует времени; а пока они не подавлены, не возникают мысли о других пьесах; и когда они подавлены, чувствуется усталость, отвращение от деятельности, слишком узкой.
Федор Глинка, мемуарист
Отец мой, известный в свое время писатель и патриот Сергей Николаевич Глинка, встретился с Некрасовым в 1839 году у своего кума Н. А. Полевого, заинтересовался им, и, не знаю вследствие каких причин, предложил ему учиться у него французскому языку. С этого дня, Некрасов сделался частым посетителем нашего дома. Как теперь вижу его, перед столиком, читающего по-французски вслух с забавным выговором. Некрасов скоро сошелся с старшим братом моим С. С. Глинкой (еще живым до сей минуты) и поселился вместе с ним на углу Невского проспекта и Владимирской улицы, в дом занятом теперь гостиницей «Москва». Они занимали в третьем этаже насколько комнат, прилично убранных собственной мебелью, перевезенной братом с старой квартиры на Литейной, где у него была типография. Вся мягкая мебель была обита материей красного цвета; упоминаю об этом потому, что по отъезде моего брата из Петербурга, Некрасов, при встречах со мной, постоянно требовал эту мебель, хотя, по словам брата, она вовсе ему не принадлежала. Когда я заходил к брату, то, большею частью, заставал Некрасова лежащим на диван; он постоянно быль, или казался, угрюмым и мало разговаривал.
Екатерина Жуковская, мемуаристка
Вернувшись осенью из деревни, он часто заходил к нам по вечерам прочесть то или другое только что им написанное стихотворение или просто поговорить о редакционных делах. Читал он крайне оригинально, совершенно не так, как читали другие поэты того времени: не входил в пафос и не завывал, а читал каким-то замогильным голосом, чему много содействовала его постоянная хрипота.
Отличаясь широким размахом, он представлял удивительную смесь широкой натуры с некоторою прижимистостью, обнаруживавшеюся преимущественно в мелочах.
Так, все были удивлены однажды скверным переводом какого-то французского романа, помещенного в «Современнике», где, например, слово esprit de corps было переведено — «дух тела» — и тому подобное.
Кое-кто стал укорять Пыпина за пропуск такого перевода.
— Да это ведь не я! Перевод этот поместил сам Николай Алексеевич! Он его купил у неизвестного переводчика.
Кто-то при мне укорял Некрасова за это.
— Грех попутал! — засмеялся он. — Соблазнил меня малый дешевизной: по 8 рублей с листа спросил.
Рядом с этим он не жалел давать большие авансы лицам, которых признавал талантливыми и от которых ждал большого, что зачастую не оправдывалось на деле.