- франков в месяц, заявив, что \"эта тварь\" все растет и ест, и пригрозив отправить ее к матери. \"Пусть лучше не выводит меня из терпения! - восклицал он. - Не то я швырну ей назад ее отродье и выведу на чистую воду все ее секреты. Мне нужна прибавка\". И мать стала платить пятнадцать франков. Ребенок рос, и вместе с ним росло его горе. Пока Козетта была совсем маленькая, она была бессловесной жертвой двух сестренок; как только она немножко подросла - то есть едва достигнув пятилетнего возраста, - она стала служанкой в доме. Козетту заставляли ходить за покупками, подметать комнаты, двор, улицу, мыть посуду, даже таскать тяжести. Козетта, вошедшая в этот дом такой хорошенькой и свеженькой, была теперь, худой и бледной. Во всех ее движениях чувствовалась настороженность. \"Она себе на уме!\" -говорили про нее Тенардье. Несправедливость сделала ее угрюмой, нищета - некрасивой. От нее не осталось ничего, кроме прекрасных больших глаз, на которые больно было смотреть, потому что, будь они меньше, в них не могло бы уместиться столько печали. Сердце разрывалось при виде бедной малютки, которой не было еще и шести лет, когда зимним утром, дрожа в дырявых обносках, с полными слез глазами, она подметала улицу, еле удерживая огромную метлу в маленьких посиневших ручонках. В околотке ее прозвали \"Жаворонком\". Народ, любящий образные выражения, охотно называл так это маленькое создание, занимавшее не больше места, чем птичка, такое же трепещущее и пугливое, встававшее раньше всех в доме, да и во всей деревне, и выходившее на улицу или в поле задолго до восхода солнца. Только этот бедный жаворонок никогда не пел.
-3-
У её несчастной матери дела были не лучше. Фантину уволили с фабрики в конце зимы лето, снова наступила зима. Она зарабатывала слишком мало, а Тенардье, неаккуратно получавшие деньги, забрасывали ее письмами; содержание их приводило ее в отчаяние, а уплата почтовых сборов разоряла. Однажды они написали, что ее маленькая Козетта ходит в холода чуть не голой, что ей необходима
Козетту заставляли ходить за покупками, подметать комнаты, двор, улицу, мыть посуду, даже таскать тяжести. Козетта, вошедшая в этот дом такой хорошенькой и свеженькой, была теперь, худой и бледной. Во всех ее движениях чувствовалась настороженность. \"Она себе на уме!\" -говорили про нее Тенардье. Несправедливость сделала ее угрюмой, нищета - некрасивой. От нее не осталось ничего, кроме прекрасных больших глаз, на которые больно было смотреть, потому что, будь они меньше, в них не могло бы уместиться столько печали. Сердце разрывалось при виде бедной малютки, которой не было еще и шести лет, когда зимним утром, дрожа в дырявых обносках, с полными слез глазами, она подметала улицу, еле удерживая огромную метлу в маленьких посиневших ручонках. В околотке ее прозвали \"Жаворонком\". Народ, любящий образные выражения, охотно называл так это маленькое создание, занимавшее не больше места, чем птичка, такое же трепещущее и пугливое, встававшее раньше всех в доме, да и во всей деревне, и выходившее на улицу или в поле задолго до восхода солнца.
Только этот бедный жаворонок никогда не пел.
-3-
У её несчастной матери дела были не лучше. Фантину уволили с фабрики в конце зимы лето, снова наступила зима. Она зарабатывала слишком мало, а Тенардье, неаккуратно получавшие деньги, забрасывали ее письмами; содержание их приводило ее в отчаяние, а уплата почтовых сборов разоряла. Однажды они написали, что ее маленькая Козетта ходит в холода чуть не голой, что ей необходима