Основным признаком романтического метода в литературе является изображение необычного человека, стремящегося к свободе. Чаще всего это гордые люди, не желающие мириться с законами своего общества. Именно таких героев встречаем мы в раннем творчестве А.М.Горького. Особенно ярко это просматривается в рассказе «Старуха Изергиль», в котором идея свободы является главной.
Композиционно рассказ можно разделить на три части. Это две легенды, которые рассказывает автору старая женщина, и история жизни самой Изергиль. Герой первой легенды - Ларра, гордый сын орла и женщины. Мать привела его к людям, но он не захотел жить по человеческим законам. Он ставил себя выше всех и хотел свободы только для себя. Холодный, жестокий и эгоистичный, Ларра презирал людей, и люди отвергли его, изгнали из своего племени и наказали бессмертием. В этом сюжете мы видим характерное для романтизма двоемирие: с одной стороны общество людей, связанных заветами и традициями, с другой – мир абсолютной свободы, к которому так стремится Ларра и который в конце концов становится невыносимым для него.
Во второй легенде мы видим еще один признак романтизма – экзотический пейзаж. Враждебный мир представлен в виде дремучего леса, наполненного диким зверем и смрадными болотами, бурями и страхом. Горький показывает природу как живое существо, которое сознательно преследует людей. Герой этой легенды, Данко, тоже борется за свободу. Но это свобода не для себя, а для своего племени. Исключительность характера героя проявляется в том, что он готов отдать свою жизнь ради других. Данко бескорыстен, он ведет народ за собой, освещая путь пламенем своего сердца, и гибнет.
Обязательным признаком романтического произведения является трагическая судьба главного героя. В легендах о Ларре и Данко это выражено очень ярко, а вот старуха Изергиль, казалось бы, все время жила, как ей хотелось. Но это только на первый взгляд. Каков итог ее жизни? Мы видим, что она одинока. Нет рядом близкого человека, нет детей и внуков, и неслучайно рассказчик сравнивает ее с тенью. Какой след оставила она на земле? Ее удел – греться у чужого огня.
Подводя итог, можно сказать , что рассказ А.М. Горького «Старуха Изергиль» написан в лучших традициях русского романтизма.
ответ: Некто Кондрашин, Геннадий Сергеевич, в меру полненький гражданин, голубоглазый, слегка лысеющий, с надменным, несколько даже брезгливым выражением на лице, в десять часов без пяти минут вошел в подъезд большого глазастого здания, взял в окошечке ключ под номером 208, взбежал, поигрывая обтянутым задком, на второй этаж по длинному коридору, отомкнул комнату номер 208, взял местную газету, которая была вложена в дверную ручку, вошел в комнату, повесил пиджак на вешалку и, чуть поддернув у колен белые отглаженные брючки, сел к столу. И стал просматривать газету. И сразу наткнулся на статью своего шефа, «шефуни», как его называли молодые сотрудники. И стал читать. И по мере того, как он читал, брезгливое выражение на его лице усугублялось ещё насмешливостью.
— Боженька мой! — сказал он вслух. Взялся за телефон, набрал внутренний трехзначный номер.
Телефон сразу откликнулся:
— Да. Яковлев.
— Здравствуй! Кондрашин. Читал?
Телефон чуть помедлил и ответил со значительностью, в которой тоже звучала насмешка, но скрытая:
— Читаю.
— Заходи, общнемся.
Кондрашин отодвинул телефон, вытянул тонкие губы трубочкой, ещё пошуршал газетой, бросил её на стол небрежно и подальше, чтоб видно было, что она брошена и брошена небрежно… Поднялся, походил по кабинету.
Он , слегка изображал из себя кинематографического американца: все он делал чуть размашисто, чуть небрежно… Небрежно взял в рот сигарету небрежно щелкнул дорогой зажигалкой, издалека небрежно бросил пачку сигарет на стол. И предметы слушались его: ложились, как ему хотелось, — небрежно, он делал вид, что он не отмечает этого, но он отмечал и был доволен.
Вошел Яковлев. Они молча — небрежно друг другу руки. Яковлев сел в кресло, закинул ногу на ногу, при этом обнаружились его красивые носки.
— А? — спросил Кондрашин, кивнув на газету. — Каков? Ни одной свежей мысли, болтовня с апломбом, — он, может быть, и походил бы на американца, этот Кондрашин, если б нос его, вполне приличный нос, не заканчивался бы вдруг этаким тамбовским лапоточком, а этот лапоточек ещё и — совсем уж некстати — слегка розовел, хотя лицо Кондрашина было сытым и свежим.
— Не говори, — сказал Яковлев, джентльмен попроще. И качнул ногой.
— Черт знает! — воскликнул Кондрашин, продолжая ходить по кабинету и попыхивая сигаретой. — Если нечего сказать, зачем тогда писать?
— Откликнулся. Поставил вопросы…
— Да вопросов-то нет! Где вопросы-то?
— Ну как же? Там даже есть фразы: «Мы должны напрячь все силы…», «Мы обязаны в срок…»
— О да! Лучше бы уж он напрягался в ресторане — конкретнее хоть. А то именно — фразы.
— В ресторане — это само собой, это потом.
— И ведь не стыдно! — изумлялся Кондрашин. — Все на полном серьезе… Хоть бы уж попросил кого-нибудь, что ли. Одна трескотня, одна трескотня, ведь так даже для районной газеты уже не пишут. Нет, садится писать! Вот же Долдон Иваныч-то.
— Черт с ним, чего ты волнуешься-то? — искренне спросил Яковлев. — Дежурная статья…
— Да противно все это.
— Что ты, первый год замужем, что ли?
— Все равно противно. Бестолково, плохо, а вид то, посмотри, какой, походка одна чего стоит. Тьфу!.. — и Кондрашин вполне по-русски помянул «мать».
— Ну почему?! За что? Кому польза от этого надутого дурака. Бык с куриной головой…
— Что ты сегодня? — изумился теперь Яковлев. — Какая тебя муха укусила? Неприятности какие-нибудь?
— Не знаю… — Кондрашин сел к столу, закурил новую сигарету. — Нет, все в порядке. Черт её знает, просто взбесила эта статья. Мы как раз отчет готовим, не знаешь, как концы с концами свести, а этот, — Кондрашин кивнул на газету, — дует свое… Прямо по морде бы этой статьей, по морде бы!..
Основным признаком романтического метода в литературе является изображение необычного человека, стремящегося к свободе. Чаще всего это гордые люди, не желающие мириться с законами своего общества. Именно таких героев встречаем мы в раннем творчестве А.М.Горького. Особенно ярко это просматривается в рассказе «Старуха Изергиль», в котором идея свободы является главной.
Композиционно рассказ можно разделить на три части. Это две легенды, которые рассказывает автору старая женщина, и история жизни самой Изергиль. Герой первой легенды - Ларра, гордый сын орла и женщины. Мать привела его к людям, но он не захотел жить по человеческим законам. Он ставил себя выше всех и хотел свободы только для себя. Холодный, жестокий и эгоистичный, Ларра презирал людей, и люди отвергли его, изгнали из своего племени и наказали бессмертием. В этом сюжете мы видим характерное для романтизма двоемирие: с одной стороны общество людей, связанных заветами и традициями, с другой – мир абсолютной свободы, к которому так стремится Ларра и который в конце концов становится невыносимым для него.
Во второй легенде мы видим еще один признак романтизма – экзотический пейзаж. Враждебный мир представлен в виде дремучего леса, наполненного диким зверем и смрадными болотами, бурями и страхом. Горький показывает природу как живое существо, которое сознательно преследует людей. Герой этой легенды, Данко, тоже борется за свободу. Но это свобода не для себя, а для своего племени. Исключительность характера героя проявляется в том, что он готов отдать свою жизнь ради других. Данко бескорыстен, он ведет народ за собой, освещая путь пламенем своего сердца, и гибнет.
Обязательным признаком романтического произведения является трагическая судьба главного героя. В легендах о Ларре и Данко это выражено очень ярко, а вот старуха Изергиль, казалось бы, все время жила, как ей хотелось. Но это только на первый взгляд. Каков итог ее жизни? Мы видим, что она одинока. Нет рядом близкого человека, нет детей и внуков, и неслучайно рассказчик сравнивает ее с тенью. Какой след оставила она на земле? Ее удел – греться у чужого огня.
Подводя итог, можно сказать , что рассказ А.М. Горького «Старуха Изергиль» написан в лучших традициях русского романтизма.
ответ: Некто Кондрашин, Геннадий Сергеевич, в меру полненький гражданин, голубоглазый, слегка лысеющий, с надменным, несколько даже брезгливым выражением на лице, в десять часов без пяти минут вошел в подъезд большого глазастого здания, взял в окошечке ключ под номером 208, взбежал, поигрывая обтянутым задком, на второй этаж по длинному коридору, отомкнул комнату номер 208, взял местную газету, которая была вложена в дверную ручку, вошел в комнату, повесил пиджак на вешалку и, чуть поддернув у колен белые отглаженные брючки, сел к столу. И стал просматривать газету. И сразу наткнулся на статью своего шефа, «шефуни», как его называли молодые сотрудники. И стал читать. И по мере того, как он читал, брезгливое выражение на его лице усугублялось ещё насмешливостью.
— Боженька мой! — сказал он вслух. Взялся за телефон, набрал внутренний трехзначный номер.
Телефон сразу откликнулся:
— Да. Яковлев.
— Здравствуй! Кондрашин. Читал?
Телефон чуть помедлил и ответил со значительностью, в которой тоже звучала насмешка, но скрытая:
— Читаю.
— Заходи, общнемся.
Кондрашин отодвинул телефон, вытянул тонкие губы трубочкой, ещё пошуршал газетой, бросил её на стол небрежно и подальше, чтоб видно было, что она брошена и брошена небрежно… Поднялся, походил по кабинету.
Он , слегка изображал из себя кинематографического американца: все он делал чуть размашисто, чуть небрежно… Небрежно взял в рот сигарету небрежно щелкнул дорогой зажигалкой, издалека небрежно бросил пачку сигарет на стол. И предметы слушались его: ложились, как ему хотелось, — небрежно, он делал вид, что он не отмечает этого, но он отмечал и был доволен.
Вошел Яковлев. Они молча — небрежно друг другу руки. Яковлев сел в кресло, закинул ногу на ногу, при этом обнаружились его красивые носки.
— А? — спросил Кондрашин, кивнув на газету. — Каков? Ни одной свежей мысли, болтовня с апломбом, — он, может быть, и походил бы на американца, этот Кондрашин, если б нос его, вполне приличный нос, не заканчивался бы вдруг этаким тамбовским лапоточком, а этот лапоточек ещё и — совсем уж некстати — слегка розовел, хотя лицо Кондрашина было сытым и свежим.
— Не говори, — сказал Яковлев, джентльмен попроще. И качнул ногой.
— Черт знает! — воскликнул Кондрашин, продолжая ходить по кабинету и попыхивая сигаретой. — Если нечего сказать, зачем тогда писать?
— Откликнулся. Поставил вопросы…
— Да вопросов-то нет! Где вопросы-то?
— Ну как же? Там даже есть фразы: «Мы должны напрячь все силы…», «Мы обязаны в срок…»
— О да! Лучше бы уж он напрягался в ресторане — конкретнее хоть. А то именно — фразы.
— В ресторане — это само собой, это потом.
— И ведь не стыдно! — изумлялся Кондрашин. — Все на полном серьезе… Хоть бы уж попросил кого-нибудь, что ли. Одна трескотня, одна трескотня, ведь так даже для районной газеты уже не пишут. Нет, садится писать! Вот же Долдон Иваныч-то.
— Черт с ним, чего ты волнуешься-то? — искренне спросил Яковлев. — Дежурная статья…
— Да противно все это.
— Что ты, первый год замужем, что ли?
— Все равно противно. Бестолково, плохо, а вид то, посмотри, какой, походка одна чего стоит. Тьфу!.. — и Кондрашин вполне по-русски помянул «мать».
— Ну почему?! За что? Кому польза от этого надутого дурака. Бык с куриной головой…
— Что ты сегодня? — изумился теперь Яковлев. — Какая тебя муха укусила? Неприятности какие-нибудь?
— Не знаю… — Кондрашин сел к столу, закурил новую сигарету. — Нет, все в порядке. Черт её знает, просто взбесила эта статья. Мы как раз отчет готовим, не знаешь, как концы с концами свести, а этот, — Кондрашин кивнул на газету, — дует свое… Прямо по морде бы этой статьей, по морде бы!..
Объяснение: