Егерь .— Рассказу «Егерь» в жизни писателя суждено было сыграть важную роль.
Чехов рос стремительно. Рассказы «Смерть чиновника», «Дочь Альбиона», «Хамелеон» и другие со всей очевидностью показали, что он давно уже перешагнул уровень мелкой юмористической прессы, преисполненно!; пустопорожним зубоскальством и удовлетворявшей лишь низменный вкус обывателя. Серьезный читатель не признавал эту прессу, и, будучи заметным писателем в юмористических журналах, Чехов по-прежнему оставался в стороне от большой литературы.
Посчастливилось рассказу «Егерь», напечатанному 18 июля 1885 г. «Петербургской газетой». Номер газеты попал в руки Д. В. Григоровича, и маститый писатель встретил рассказ восторженно, «...когда в «Петербургской газете» появился мой «Егерь»,— вспоминал Чехов,— рассказывают, что Григорович поехал к Суворину и начал говорить: «Алексей Сергеевич, пригласите ж Чехова! Прочтите его «Егеря»! Грех его не пригласить!» Суворин написал Курепину... Курепин пригласил меня и торжественно, важно объявил мне, что меня «зовут в «Новое время»!» (воспоминания А. С. Лазарева-Грузинского в газ. «Русская правда»,. 1904, М 99, 11 июля). В феврале 1886 г. в «Новом времени» уже была напечатана «Панихида», затем «Ведьма», «Агафья» и т. д. Чехов предстал перед большой читательской аудиторией.
А в марте 1886 г. Григорович отправил молодому автору взволнованное письмо, где давал самую высокую оценку его произведениям, в том числе и «Егерю»: «...у Вас настоящий талант,— талант, выдвигающий Вас далеко из круга литераторов нового поколенья». Отметив «замечательную верность, правдивость в изображении действующих лиц и также при описании природы», «верное чувство внутреннего анализа, мастерство в описательном роде», «чувство пластичности», Григорович в то же время потребовал от писателя воспитать в себе «уважение к таланту, который дается так редко», потребовал беречь «впечатления для труда обдуманного, обделанного, писанного не в один присест». «...Вы, я уверен, призваны к тому,— продолжал Григорович,— чтобы написать несколько превосходных, истинно художественных произведений. Вы совершите великий нравственный грех, если не оправдаете таких ожиданий» («Слово», с. 199—201).
Письмо Григоровича «поразило» Чехова, он «едва не заплакал, разволновался». «Если у меня есть дар, который следует уважать, то, каюсь перед чистотою Вашего сердца, я доселе не уважал его,— писал он Григоровичу 28 марта 1886 г.— Я чувствовал, что он у меня есть, но привык считать его ничтояшым». «Доселе относился я к своей литературной работе крайне легкомысленно, небрежно, зря. Не номпго я ни одного своего рассказа, над которым я работал бы более суток, а «Егеря», который Вам понравился, а писал в купальне!» Действительно, до сих пор Чехов относился к своему творчеству снисходительно, называя его «игрой в литературу» (письмо к В. В. Билибину от 14 февраля 1886 г.) и видя в нем лишь материальное подспорье для нуждающейся семьи. Поело письма Григоровича он посмотрел на свои литературные занятия серьезно, со свойственной ему взыскательностью отверг многое, до того времени им созданное, и «почувствовал обязательную потребность спешить, скорее выбраться оттуда, куда завяз...» (то же письмо Григоровичу).
Любой человек — это живая загадка. Он совершеннейшее творение природы. Ни одно существо на нашей земле не обладает такой палитрой разума, как человек. Он создает себе преграды, подрывает землю под своими ногами, проваливаясь все глубже. Люди собственноручно окрашивают дни в яркие и радостные тона, а иногда в мрачные и серые. В последнем случае и жизнь их становится блеклой. Человек не должен быть один. Он должен распространять на кого-то любовь и, заглядывая в свою душу, находить отражение этой любви в себе самом. Но есть люди, не любить, удерживать подле себя верных друзей, не стремящиеся добиться гармонии с окружающими, жизненных благ и удовольствий в такой мере, чтобы могли окружить себя нужными и любимыми: «Я как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами… он… всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус…»
Чехов рос стремительно. Рассказы «Смерть чиновника», «Дочь Альбиона», «Хамелеон» и другие со всей очевидностью показали, что он давно уже перешагнул уровень мелкой юмористической прессы, преисполненно!; пустопорожним зубоскальством и удовлетворявшей лишь низменный вкус обывателя. Серьезный читатель не признавал эту прессу, и, будучи заметным писателем в юмористических журналах, Чехов по-прежнему оставался в стороне от большой литературы.
Посчастливилось рассказу «Егерь», напечатанному 18 июля 1885 г. «Петербургской газетой». Номер газеты попал в руки Д. В. Григоровича, и маститый писатель встретил рассказ восторженно, «...когда в «Петербургской газете» появился мой «Егерь»,— вспоминал Чехов,— рассказывают, что Григорович поехал к Суворину и начал говорить: «Алексей Сергеевич, пригласите ж Чехова! Прочтите его «Егеря»! Грех его не пригласить!» Суворин написал Курепину... Курепин пригласил меня и торжественно, важно объявил мне, что меня «зовут в «Новое время»!» (воспоминания А. С. Лазарева-Грузинского в газ. «Русская правда»,. 1904, М 99, 11 июля). В феврале 1886 г. в «Новом времени» уже была напечатана «Панихида», затем «Ведьма», «Агафья» и т. д. Чехов предстал перед большой читательской аудиторией.
А в марте 1886 г. Григорович отправил молодому автору взволнованное письмо, где давал самую высокую оценку его произведениям, в том числе и «Егерю»: «...у Вас настоящий талант,— талант, выдвигающий Вас далеко из круга литераторов нового поколенья». Отметив «замечательную верность, правдивость в изображении действующих лиц и также при описании природы», «верное чувство внутреннего анализа, мастерство в описательном роде», «чувство пластичности», Григорович в то же время потребовал от писателя воспитать в себе «уважение к таланту, который дается так редко», потребовал беречь «впечатления для труда обдуманного, обделанного, писанного не в один присест». «...Вы, я уверен, призваны к тому,— продолжал Григорович,— чтобы написать несколько превосходных, истинно художественных произведений. Вы совершите великий нравственный грех, если не оправдаете таких ожиданий» («Слово», с. 199—201).
Письмо Григоровича «поразило» Чехова, он «едва не заплакал, разволновался». «Если у меня есть дар, который следует уважать, то, каюсь перед чистотою Вашего сердца, я доселе не уважал его,— писал он Григоровичу 28 марта 1886 г.— Я чувствовал, что он у меня есть, но привык считать его ничтояшым». «Доселе относился я к своей литературной работе крайне легкомысленно, небрежно, зря. Не номпго я ни одного своего рассказа, над которым я работал бы более суток, а «Егеря», который Вам понравился, а писал в купальне!» Действительно, до сих пор Чехов относился к своему творчеству снисходительно, называя его «игрой в литературу» (письмо к В. В. Билибину от 14 февраля 1886 г.) и видя в нем лишь материальное подспорье для нуждающейся семьи. Поело письма Григоровича он посмотрел на свои литературные занятия серьезно, со свойственной ему взыскательностью отверг многое, до того времени им созданное, и «почувствовал обязательную потребность спешить, скорее выбраться оттуда, куда завяз...» (то же письмо Григоровичу).