1943 году, в грозные дни борьбы с фашизмом, поэт написал сказка для детей «Двенадцать месяцев» . В основу сюжета он положил словацкое народное предание о девочке, встретившей под Новый год все двенадцать месяцев одновременно. Однако содержание «Двенадцати месяцев» значительно шире: введя в пьесу историю маленькой королевы и ее окружения, поэт придал сказке яркую социальную окраску, отчетливее наметил конфликт между праздностью и трудолюбием. Пьеса-сказка тесно связана с фольклором. У Маршака, как и в народных сказках, любимые герои не боятся труда, пусть даже самого тяжелого; в труде раскрываются и их прекрасные человеческие качества. В лучших народных традициях нарисован образ главной героини пьесы - падчерицы. Месяц Январь так говорит о ней: «Мы, зимние месяцы, ее хорошо знаем. То у проруби ее встретишь с ведрами, то в лесу, с вязанкой дров. И всегда она веселая, приветливая… » Его поддерживает» и Июль: «Еще и солнце не встанет, она уже на коленях возле грядки - полет, подвязывает, гусениц обирает… » А Сентябрь как бы подытоживает их мысли: «Да, хороша девушка! Лучшей хозяйки нигде не найдешь» . Поэтому не случайно, что встреча в лесу королевы и падчерицы заканчивается полным торжеством этой бедной работящей девушки. Да и сама природа активно ей. Могучий лес наглухо перекрывает все тропинки перед не гостями, зато щедро одаривает простого, трудолюбивого человека. Все доброе, гуманное, светлое связано с этой линией пьесы. Однако при изображении отрицательных героев Маршак-лирик уступает место Маршаку-сатирику. Мачеха и ее дочка выступают в пьесе носителями зла, бесчеловечности. Жадность, стремление поживиться за чужой счет, лицемерие, подлость - эти их качества и делает поэт предметом сатирического изображения. Он сознательно гиперболизирует эти черты характера, доводит до абсурда, вызывая тем самым у юного зрителя отвращение к этим героям, желание бороться со всем, что принижает человека. В том же сатирическом ключе драматург дает и образы королевы и ее придворных. Какой-то безжизненностью веет от наставника королевы, который при всей своей «учености» далек от жизни, от понимания людей, все многообразие окружающего он сводит к нескольким латинским названиям.
Не так уж безобидна и капризная, взбалмошная королева. Она привыкла распоряжаться судьбами людей, командовать, повелевать. Поэт показывает всю сложность этого характера: в нем уживаются ум глубоко чувствовать, разбираться в людях со злостью, скрытностью, бесчеловечностью. Испорченная всеобщим поклонением и дурным воспитанием, королева впервые задумывается над своим поведением, столкнувшись с падчерицей и старым солдатом. Может быть, она многое поймет, изменит некоторые свои привычки, однако у зрителя она не вызывает! к себе сочувствия и уважения. Этот персонаж несет в себе заряд большой воспитательной силы: многие ребята узнавали в некоторых поступках королевы свои, а в ее стремлении подчинить себе весь мир - свое стремление подчинить своим капризам хотя бы родных и близких. Так и в этом образе Маршаку удается слить воедино фантастическое и реальное, сказочное и обыденное.
Чайковский проснулся очень рано и несколько минут не двигался, прислушиваясь к перезвону лесных жаворонков. Даже не глядя в окно, он знал, что в лесу лежат росистые тени.
На соседней сосне куковала кукушка. Он встал, подошел к окну, закурил.
Дом стоял на пригорке. Леса уходили вниз, в веселую даль, где лежало среди зарослей озеро. Там у композитора было любимое место - оно называлось Рудым Яром.
Самая дорога к Яру всегда вызывала волнение. Бывало, зимой, в сырой гостинице в Риме, он просыпался среди ночи и начинал шаг за шагом вспоминать эту дорогу: сначала по просеке, где около пней цветет розовый иван-чай, потом березовым грибным мелколесьем, потом через поломанный мост над заросшей речкой и по изволоку - вверх, в корабельный бор.
Он вспоминал этот путь, и у него тяжело билось сердце. Это место казалось ему наилучшим выражением русской природы.
Он окликнул слугу и заторопил его, чтобы поскорее умыться, выпить кофе и идти на Рудой Яр. Он знал, что сегодня, побывав там, он вернется - и давно живущая где-то внутри любимая тема о лирической силе этой лесной стороны перельется через край и хлынет потоками звуков.
Так и случилось. Он долго простоял на обрыве Рудого Яра. С зарослей липы и бересклета капала роса. Столько сырого блеска было вокруг, что он невольно прищурил глаза.
Но больше всего в этот день Чайковского поразил свет. Он вглядывался в него, видел все новые пласты света, падавшие на знакомые леса. Как только он раньше не замечал этого?
С неба свет лился прямыми потоками, и под этим светом особенно выпуклыми и кудрявыми казались вершины леса, видного сверху, с обрыва.
На опушку падали косые лучи, и ближайшие стволы сосен были того мягкого золотистого оттенка, какой бывает у тонкой сосновой дощечки, освещенной сзади свечой. И с необыкновенной в то утро зоркостью он заметил, что сосновые стволы тоже отбрасывают свет на подлесок и на траву - очень слабый, но такого же золотистого, розоватого тона.
И, наконец, он увидел сегодня, как заросли ив и ольхи над озером были освещены снизу голубоватым отблеском воды.
Знакомый край был весь обласкан светом, просвечен им до последней травинки. Разнообразие и сила освещения вызывали у Чайковского то состояние, когда кажется, что вот-вот случится что-то необыкновенное, похожее на чудо. Он испытывал это состояние и раньше. Его нельзя было терять. Надо было тотчас возвращаться домой, садиться за рояль и наспех записывать проигранное на листках нотной бумаги.
Чайковский быстро пошел к дому. На поляне стояла высокая раскидистая сосна. Ее он прозвал "маяком". Она тихо шумела, хотя ветра и не было. Он, не останавливаясь, провел рукой по ее нагретой коре.
Дома он приказал слуге никого к себе не пускать в маленький зал, запер дребезжащую дверь и сел к роялю.
Он играл. Вступление к теме казалось расплывчатым и сложным. Он добивался ясности мелодии - такой, чтобы она была понята и мила и Фене, и даже старому Василию, ворчливому леснику из соседней помещичьей усадьбы.
Он играл, не зная, что Феня принесла ему махотку земляники, сидит на крыльце, крепко сжимает загорелыми пальцами концы белого головного платка и, приоткрыв рот, слушает. А потом приплелся Василий, сел рядомс Феней, отказался от городской папироски, предложенной слугой, и скрутил цигарку из самосада.
Все доброе, гуманное, светлое связано с этой линией пьесы. Однако при изображении отрицательных героев Маршак-лирик уступает место Маршаку-сатирику. Мачеха и ее дочка выступают в пьесе носителями зла, бесчеловечности. Жадность, стремление поживиться за чужой счет, лицемерие, подлость - эти их качества и делает поэт предметом сатирического изображения. Он сознательно гиперболизирует эти черты характера, доводит до абсурда, вызывая тем самым у юного зрителя отвращение к этим героям, желание бороться со всем, что принижает человека. В том же сатирическом ключе драматург дает и образы королевы и ее придворных. Какой-то безжизненностью веет от наставника королевы, который при всей своей «учености» далек от жизни, от понимания людей, все многообразие окружающего он сводит к нескольким латинским названиям.
Не так уж безобидна и капризная, взбалмошная королева. Она привыкла распоряжаться судьбами людей, командовать, повелевать. Поэт показывает всю сложность этого характера: в нем уживаются ум глубоко чувствовать, разбираться в людях со злостью, скрытностью, бесчеловечностью. Испорченная всеобщим поклонением и дурным воспитанием, королева впервые задумывается над своим поведением, столкнувшись с падчерицей и старым солдатом. Может быть, она многое поймет, изменит некоторые свои привычки, однако у зрителя она не вызывает! к себе сочувствия и уважения. Этот персонаж несет в себе заряд большой воспитательной силы: многие ребята узнавали в некоторых поступках королевы свои, а в ее стремлении подчинить себе весь мир - свое стремление подчинить своим капризам хотя бы родных и близких. Так и в этом образе Маршаку удается слить воедино фантастическое и реальное, сказочное и обыденное.
Чайковский проснулся очень рано и несколько минут не двигался, прислушиваясь к перезвону лесных жаворонков. Даже не глядя в окно, он знал, что в лесу лежат росистые тени.
На соседней сосне куковала кукушка. Он встал, подошел к окну, закурил.
Дом стоял на пригорке. Леса уходили вниз, в веселую даль, где лежало среди зарослей озеро. Там у композитора было любимое место - оно называлось Рудым Яром.
Самая дорога к Яру всегда вызывала волнение. Бывало, зимой, в сырой гостинице в Риме, он просыпался среди ночи и начинал шаг за шагом вспоминать эту дорогу: сначала по просеке, где около пней цветет розовый иван-чай, потом березовым грибным мелколесьем, потом через поломанный мост над заросшей речкой и по изволоку - вверх, в корабельный бор.
Он вспоминал этот путь, и у него тяжело билось сердце. Это место казалось ему наилучшим выражением русской природы.
Он окликнул слугу и заторопил его, чтобы поскорее умыться, выпить кофе и идти на Рудой Яр. Он знал, что сегодня, побывав там, он вернется - и давно живущая где-то внутри любимая тема о лирической силе этой лесной стороны перельется через край и хлынет потоками звуков.
Так и случилось. Он долго простоял на обрыве Рудого Яра. С зарослей липы и бересклета капала роса. Столько сырого блеска было вокруг, что он невольно прищурил глаза.
Но больше всего в этот день Чайковского поразил свет. Он вглядывался в него, видел все новые пласты света, падавшие на знакомые леса. Как только он раньше не замечал этого?
С неба свет лился прямыми потоками, и под этим светом особенно выпуклыми и кудрявыми казались вершины леса, видного сверху, с обрыва.
На опушку падали косые лучи, и ближайшие стволы сосен были того мягкого золотистого оттенка, какой бывает у тонкой сосновой дощечки, освещенной сзади свечой. И с необыкновенной в то утро зоркостью он заметил, что сосновые стволы тоже отбрасывают свет на подлесок и на траву - очень слабый, но такого же золотистого, розоватого тона.
И, наконец, он увидел сегодня, как заросли ив и ольхи над озером были освещены снизу голубоватым отблеском воды.
Знакомый край был весь обласкан светом, просвечен им до последней травинки. Разнообразие и сила освещения вызывали у Чайковского то состояние, когда кажется, что вот-вот случится что-то необыкновенное, похожее на чудо. Он испытывал это состояние и раньше. Его нельзя было терять. Надо было тотчас возвращаться домой, садиться за рояль и наспех записывать проигранное на листках нотной бумаги.
Чайковский быстро пошел к дому. На поляне стояла высокая раскидистая сосна. Ее он прозвал "маяком". Она тихо шумела, хотя ветра и не было. Он, не останавливаясь, провел рукой по ее нагретой коре.
Дома он приказал слуге никого к себе не пускать в маленький зал, запер дребезжащую дверь и сел к роялю.
Он играл. Вступление к теме казалось расплывчатым и сложным. Он добивался ясности мелодии - такой, чтобы она была понята и мила и Фене, и даже старому Василию, ворчливому леснику из соседней помещичьей усадьбы.
Он играл, не зная, что Феня принесла ему махотку земляники, сидит на крыльце, крепко сжимает загорелыми пальцами концы белого головного платка и, приоткрыв рот, слушает. А потом приплелся Василий, сел рядомс Феней, отказался от городской папироски, предложенной слугой, и скрутил цигарку из самосада.
- Играет? - спросил, подымив цигаркой, Василий. - Прекратить, говоришь, нельзя?
- Никак! - ответил слуга и усмехнулся на необразованность лесника. - Он музыку сочиняет. Это, Василий Ефимович, святое дело.
Объяснение:
вот так