Так вы хотите, чтобы я вам еще рассказал про деда почему же не потешить прибауткой? Эх, старина, старина! Что за радость, что за разгулье падет на сердце, когда услышишь про то, что давно-давно, и года ему и месяца нет, деялось на свете! А как еще впутается какой-нибудь родич, дед или прадед, — ну, тогда и рукой махни: чтоб мне поперхнулось за акафистом великомученице Варваре, если не чудится, что вот-вот сам все это делаешь, как будто залез в прадедовскую душу или прадедовская душа шалит в тебе... Нет, мне пуще всего наши дивчата и молодицы; покажись только на глаза им: «Фома Григорьевич! Фома Григорьевич! а нуте яку-небудь страховинну казочку! а нуте, нуте!..» — тара-та-та, та-та-та, и пойдут, и пойдут... Рассказать-то, конечно, не жаль, да загляните-ка, что делается с ними в постеле. Ведь я знаю, что каждая дрожит под одеялом, как будто бьет ее лихорадка, и рада бы с головою влезть в тулуп свой. Царапни горшком крыса, сама как-нибудь задень ногою кочергу — и Боже упаси! и душа в пятках. А на другой день ничего не бывало, навязывается сызнова: расскажи ей страшную сказку, да и только. Что ж бы такое рассказать вам? Вдруг не взбредет на ум... Да, расскажу я вам, как ведьмы играли с покойным дедом в дурня[1]. Только заране вас, господа, не сбивайте с толку; а то такой кисель выйдет, что совестно будет и в рот взять. Покойный дед, надобно вам сказать, был не из простых в свое время козаков. Знал и твердо-он — то, и словотитлу поставить. В праздник отхватает Апостола, бывало, так, что теперь и попович иной спрячется. Ну, сами знаете, что в тогдашние времена если собрать со всего Батурина грамотеев, то нечего и шапки подставлять, — в одну горсть можно было всех уложить. Стало быть, и дивиться нечего, когда всякий встречный кланялся ему мало не в пояс.
Я играю Мы играем
Ты играешь Вы играете
Он (она) играет Они играют
Будущее время
Я буду играть Мы будем играть
Ты будешь играть Вы будете играть
Он (она) будет играть Они будут играть
Наст.время
Я пишу Мы пишем
Ты пишешь Вы пишете
Он (она) пишет Они пишут
Буд.время
Я буду писать Мы будем писать
Ты будешь писать Вы будете писать
Он (она) будет писать Они будут писать
Наст.время
Я читаю Мы читаем
Ты читаешь Вы читаете
Он (она) читает Они читают
Буд.время
Я буду читать Мы будем читать
Ты будешь читать Вы будете читать
Он (она) будет читать Они будут читать
Наст.время
Я слушаю Мы слушаем
Ты слушаешь Вы слушаете
Он (она) слушает Они слушают
Буд.время
Я буду слушать Мы будем слушать
Ты будешь слушать Вы будете слушать
Он (она) будет слушать Они будут слушать
Наст.время
Я смотрю Мы смотрим
Ты смотришь Вы смотрите
Он (она) смотрит Они смотрят
Буд.время
Я буду смотреть Мы будем смотреть
Ты будешь смотреть Вы будете смотреть
Он (она) будет смотреть Они будут смотреть
Наст.время
Я отвечаю Мы отвечаем
Ты отвечаешь Вы отвечаете
Он (она) отвечает Они отвечают
Буд.время
Я буду отвечать Мы будем отвечать
Ты будешь отвечать Вы будете отвечать
Он (она) будет отвечать Они будут отвечать
Таким образом все делается,если хочешь можешь свой глагол взять и подставить и также по лицам просклонять))
Так вы хотите, чтобы я вам еще рассказал про деда почему же не потешить прибауткой? Эх, старина, старина! Что за радость, что за разгулье падет на сердце, когда услышишь про то, что давно-давно, и года ему и месяца нет, деялось на свете! А как еще впутается какой-нибудь родич, дед или прадед, — ну, тогда и рукой махни: чтоб мне поперхнулось за акафистом великомученице Варваре, если не чудится, что вот-вот сам все это делаешь, как будто залез в прадедовскую душу или прадедовская душа шалит в тебе... Нет, мне пуще всего наши дивчата и молодицы; покажись только на глаза им: «Фома Григорьевич! Фома Григорьевич! а нуте яку-небудь страховинну казочку! а нуте, нуте!..» — тара-та-та, та-та-та, и пойдут, и пойдут... Рассказать-то, конечно, не жаль, да загляните-ка, что делается с ними в постеле. Ведь я знаю, что каждая дрожит под одеялом, как будто бьет ее лихорадка, и рада бы с головою влезть в тулуп свой. Царапни горшком крыса, сама как-нибудь задень ногою кочергу — и Боже упаси! и душа в пятках. А на другой день ничего не бывало, навязывается сызнова: расскажи ей страшную сказку, да и только. Что ж бы такое рассказать вам? Вдруг не взбредет на ум... Да, расскажу я вам, как ведьмы играли с покойным дедом в дурня[1]. Только заране вас, господа, не сбивайте с толку; а то такой кисель выйдет, что совестно будет и в рот взять. Покойный дед, надобно вам сказать, был не из простых в свое время козаков. Знал и твердо-он — то, и словотитлу поставить. В праздник отхватает Апостола, бывало, так, что теперь и попович иной спрячется. Ну, сами знаете, что в тогдашние времена если собрать со всего Батурина грамотеев, то нечего и шапки подставлять, — в одну горсть можно было всех уложить. Стало быть, и дивиться нечего, когда всякий встречный кланялся ему мало не в пояс.