Петербург в романе «Преступление и наказание» — это кривое зеркало, отражающее великолепие Петербурга исторического. Все, что было в историческом Петербурге прекрасного, искажено, ужасное усугублено. А затем, уже в искалеченном виде, все это предъявлено нам. И это даже не диковина, потому что нет в трущобном быте и малейшей романтики, хотя и были авторы, утверждавшие своими произведениями обратное. Ф. М. Достоевский, описывая с документальной точностью петербургское дно, истребил всякий намек на романтику. Зато неопрятностей и уродств он показал более чем достаточно. Северная жемчужина неожиданно оказалась совершенно гнилой изнутри. Главная сила описаний Достоевским Петербурга как раз и заключается в безжалостной откровенности писателя. Он ни на йоту не приукрашивает и не маскирует, напротив. Образно говоря, его перо сравнимо с хирургическим скальпелем, который вскрывает самые недра Петербурга — огромного и несуразного живого организма. Но показанная грязь, несмотря ни на что, воспринимается еще и как необходимая опора для преуспевающей части города. Ведь именно небогатые, а зачастую и трущобные, кварталы таят в себе все то, что необходимо для существования высшего света. Здесь производится огромная часть того, что является неотъемлемой частью быта богатых людей. Трущобы не только являются местом медленного и бесконечного гниения, они еще и производят необходимые вещи. И тут можно позволить смелое заявление о том, что петербургское дно, столь сильно и ярко показанное нам Ф. М. Достоевским в романе «Преступление и наказание», является куда более значимой частью города, чем те самые особняки и дворцы, оставшиеся за кадром. Ведь если трущобы замечательно обходятся без богатых кварталов, то эти кварталы в отсутствие трущоб сами таковыми становятся. Ибо богачи не приспособлены к обеспечению себя всем необходимым. Может быть, именно из-за осознания важности рабочих, бедных кварталов для жизни города читатель не испытывает к описанному отвращения. При всей натуралистичности и насыщенности городских картин читатель воспринимает их неприглядность как человек бывалый. Это особая заслуга Достоевского — сделать так, чтобы не испугался читатель, чтобы, пройдя до конца долгий путь по страницам романа, он не преисполнился отвращения к изнанке жизни, а, напротив, смог ее понять. Как свет невозможен без тьмы, так роскошь немыслима без бедности. Петербург от наличия в нем этой самой изнанки, от обращения на нее внимания писателем, только выигрывает. Из кукольного городка, из сосуда с концентрированным эстетством он превращается в нечто живое и настоящее. Если на Петербург великолепный можно только любоваться, то в Петербурге, частью которого являлось дно, описанное Достоевским, можно жить. И по соседству с уродством особенно ярко выделяется красота. А значит, прочтение «Преступления и наказания» можно считать не напрасным, если читатель запомнит: даже у самой роскошной вещи есть сердцевина, начисто лишенная красоты, но необходимая для того, чтобы эта вещь существовала.
