Большинство произведений о войне посвящены боям, изображению военных будней, огневому фронту. Но есть и другая сторона войны, которую мы почти не знаем, так как не придавали ей должного значения, - это борьба с фашистами в плену.
Мы никогда не узнаем всю правду, обделяя вниманием фашистские концлагеря и тюрьмы. Завесу над такой войной, войной с пленными, и приоткрывает нам повесть Константина Воробьева «Это мы, Господи!..»
Повесть была написана давно, еще в годы войны, когда двадцатипятилетний автор сумел после ряда неудач бежать из фашистского концлагеря и возглавить партизанскую группу. Он был вынужден уйти в глубокое подполье, скрываться в одном из маленьких домишек литовского города Шяуляй. Там он и написал свою повесть. Через сорок лет, в 1986 году, её случайно нашли в архиве и напечатали в журнале «Наш современник». Поэтому это произведение можно отнести к возвращенной и современной литературе.
Вся повесть наполнена страшными картинами пыток, убийств, расстрелов, издевательств. Автор с болью пишет о том, как голодные люди бросаются на хромую лошадь с любым подручным режущим предметом, как эсесовцы нападают с топорами и лопатами на пленных и рассекают им головы, как жадно люди ловят грязные капустные листы, что бросает им жалобливая старушка, и как эту старушку настигает пулеметная очередь… Подобных сцен не перечесть. Эти страшные моменты призваны показать стойкость русских пленных. Ставя своих героев в нечеловеческие условия_ голод, антисанитария, болезни, не говоря уже о душевном истощении, - Воробьев словно проверяет их на прочность, как некогда жизнь проверяла его.
Одной из самых тяжелых глав повести можно назвать ту, в которой мы видим базар в Смоленском лагере. Врезается в память образ продавца кроличьей булдыжки: «Плюхнулся он в грязь, подогнув калачиком ноги, и бормочет в полузабытьи». И конина-«трусятина» постоянно «падает в навоз», она очищается и вновь предлагается «покупателям», потому что это, несмотря ни на что, «синеватый кусочек, соблазнительно пахнущий мясом».
Но не могут «покупатели» позволить себе такого, поэтому, не сдерживаясь от этого приятного присутствия еды или жалея продавца, в сердцах произносят: «Да съешь ты сам свою трусятину! Помрешь ить, пока продашь».
Понимая, что одной такой продажей не проживешь, заключенным приходится изыскивать другие добычи пропитания. Одним из таких верных приемов в тюрьмах и лагерях стало воровство. Только такой порядок, который можно охарактеризовать словами: «Украл и обменял на еду – живешь», и может заключенного.
Вопрос о нравственности в такие моменты тут даже не встает: в беспощадном и безнравственном мире концлагерей нельзя жить по законам честности. И как ни хочется Воробьеву на примере главного героя повести Сергея Кострова показать, что и в таких условиях в человеке остается еще что-то возвышенное, все же в повести рассказывается и о других, более слабых людях.
Именно такой человек скидывает больного, но еще живого Сергея с его лавки. Каждый думает только о себе. Так и Сергею самому пришлось вылезти из-под лавки и, раз уж захотел жить, согнать другого со своего места.
Так Воробьев еще раз доказывает, что война может довести человека до остервенения, практически - озверения. И разве не как волки выглядели пленные рядом с лошадью? Осталось ли в них хоть капля достоинства? Понятно, что они не сломались физически. Но так же ли они стойки в своих убеждениях? Что для них теперь родина? Верны ли они ей? ответы на эти вопросы – в эпизоде казни двух пленных за кражу муки. На чьей стороне автор, трудно сказать. Вряд ли он осуждал «живчика», так как каждый хочет жить. Но и защищать его он был не в праве, ведь тот унизился до того, что обращается к немцам: «Родимые, ненаглядные мои». Можно согласиться с «белоглазым парнем», устыдившим «скворца»: «Разве это люди? Это же анчихристы».
В основе этой повести – достоинство истинного патриота, смелость русского человека его вынести все.
«Лучше быть убитым от мечей, чем от рук поганых…» - так звучит эпиграф к повести, еще раз доказывающий бесславность плена. О плене рассуждает и Мотякин, задавая вопрос: «Какую конкретную пользу приносим мы Родине тем, что киснем в тюрьме?», - и глубокомысленно отвечает: «…Мы подрываем экономическую базу врага в его тылу!» Этот шуточный ответ не может никого ввести в заблуждение. Но раз уж пользы Родине от них никакой, то можно пойти по другому пути – не оказывать немцам, иными словами, по возможности вредить им. Так и поступает доктор Лучин со своими «санинструкторами», леча полицейских чернилами и одновременно планируя массовый побег.
Большинство произведений о войне посвящены боям, изображению военных будней, огневому фронту. Но есть и другая сторона войны, которую мы почти не знаем, так как не придавали ей должного значения, - это борьба с фашистами в плену.
Мы никогда не узнаем всю правду, обделяя вниманием фашистские концлагеря и тюрьмы. Завесу над такой войной, войной с пленными, и приоткрывает нам повесть Константина Воробьева «Это мы, Господи!..»
Повесть была написана давно, еще в годы войны, когда двадцатипятилетний автор сумел после ряда неудач бежать из фашистского концлагеря и возглавить партизанскую группу. Он был вынужден уйти в глубокое подполье, скрываться в одном из маленьких домишек литовского города Шяуляй. Там он и написал свою повесть. Через сорок лет, в 1986 году, её случайно нашли в архиве и напечатали в журнале «Наш современник». Поэтому это произведение можно отнести к возвращенной и современной литературе.
Вся повесть наполнена страшными картинами пыток, убийств, расстрелов, издевательств. Автор с болью пишет о том, как голодные люди бросаются на хромую лошадь с любым подручным режущим предметом, как эсесовцы нападают с топорами и лопатами на пленных и рассекают им головы, как жадно люди ловят грязные капустные листы, что бросает им жалобливая старушка, и как эту старушку настигает пулеметная очередь… Подобных сцен не перечесть. Эти страшные моменты призваны показать стойкость русских пленных. Ставя своих героев в нечеловеческие условия_ голод, антисанитария, болезни, не говоря уже о душевном истощении, - Воробьев словно проверяет их на прочность, как некогда жизнь проверяла его.
Одной из самых тяжелых глав повести можно назвать ту, в которой мы видим базар в Смоленском лагере. Врезается в память образ продавца кроличьей булдыжки: «Плюхнулся он в грязь, подогнув калачиком ноги, и бормочет в полузабытьи». И конина-«трусятина» постоянно «падает в навоз», она очищается и вновь предлагается «покупателям», потому что это, несмотря ни на что, «синеватый кусочек, соблазнительно пахнущий мясом».
Но не могут «покупатели» позволить себе такого, поэтому, не сдерживаясь от этого приятного присутствия еды или жалея продавца, в сердцах произносят: «Да съешь ты сам свою трусятину! Помрешь ить, пока продашь».
Понимая, что одной такой продажей не проживешь, заключенным приходится изыскивать другие добычи пропитания. Одним из таких верных приемов в тюрьмах и лагерях стало воровство. Только такой порядок, который можно охарактеризовать словами: «Украл и обменял на еду – живешь», и может заключенного.
Вопрос о нравственности в такие моменты тут даже не встает: в беспощадном и безнравственном мире концлагерей нельзя жить по законам честности. И как ни хочется Воробьеву на примере главного героя повести Сергея Кострова показать, что и в таких условиях в человеке остается еще что-то возвышенное, все же в повести рассказывается и о других, более слабых людях.
Именно такой человек скидывает больного, но еще живого Сергея с его лавки. Каждый думает только о себе. Так и Сергею самому пришлось вылезти из-под лавки и, раз уж захотел жить, согнать другого со своего места.
Так Воробьев еще раз доказывает, что война может довести человека до остервенения, практически - озверения. И разве не как волки выглядели пленные рядом с лошадью? Осталось ли в них хоть капля достоинства? Понятно, что они не сломались физически. Но так же ли они стойки в своих убеждениях? Что для них теперь родина? Верны ли они ей? ответы на эти вопросы – в эпизоде казни двух пленных за кражу муки. На чьей стороне автор, трудно сказать. Вряд ли он осуждал «живчика», так как каждый хочет жить. Но и защищать его он был не в праве, ведь тот унизился до того, что обращается к немцам: «Родимые, ненаглядные мои». Можно согласиться с «белоглазым парнем», устыдившим «скворца»: «Разве это люди? Это же анчихристы».
В основе этой повести – достоинство истинного патриота, смелость русского человека его вынести все.
«Лучше быть убитым от мечей, чем от рук поганых…» - так звучит эпиграф к повести, еще раз доказывающий бесславность плена. О плене рассуждает и Мотякин, задавая вопрос: «Какую конкретную пользу приносим мы Родине тем, что киснем в тюрьме?», - и глубокомысленно отвечает: «…Мы подрываем экономическую базу врага в его тылу!» Этот шуточный ответ не может никого ввести в заблуждение. Но раз уж пользы Родине от них никакой, то можно пойти по другому пути – не оказывать немцам, иными словами, по возможности вредить им. Так и поступает доктор Лучин со своими «санинструкторами», леча полицейских чернилами и одновременно планируя массовый побег.