Ему не нужны подачки от хозяев жизни. Он сам может все еще изменить. Аверченко обладал редкостным даром жизнерадостного светлого юмора, который в изгнании позволял многим не утрачивать веры в будущее. Его смех зачастую был желчным и горьким, но и тогда за ним скрывалась подлинная любовь к родине, забота о человеке и тревога за судьбы русской национальной культуры."После его смерти Тэффи прозорливо заметила: «Многие считали Аверченко русским Твеном, некоторые в свое время предсказывали ему путь Чехова. Но он не Твен и не Чехов. Он русский чистокровный юморист, без надрывов и смеха сквозь слезы. Место его в русской литературе свое собственное, я бы сказала — единственного русского юмориста. Место, оставленное им, наверное, долгие годы будет пустым».Аверченко всегда шутил над тем миром, в котором так много нелепого, но не может дать оценку той обывательской стихии, которую с таким неподражаемым мастерством изображает. Стихия эта часто захлестывала его самого, подчиняла и тащила за собой вниз в небытие. Авторский юмор Аверченко, проникающий во все стороны обывательской жизни, тонкая наблюдательность, умение несколькими штрихами выдвинуть смешную сторону явления, — все это оправдывало широкую известность писателя. Смех автора никогда не был зубоскальством. Он был просто Аркадием Аверченко, человеком попытавшимся культивировать в русской литературе здоровый смех.
Ему не нужны подачки от хозяев жизни. Он сам может все еще изменить. Аверченко обладал редкостным даром жизнерадостного светлого юмора, который в изгнании позволял многим не утрачивать веры в будущее. Его смех зачастую был желчным и горьким, но и тогда за ним скрывалась подлинная любовь к родине, забота о человеке и тревога за судьбы русской национальной культуры."После его смерти Тэффи прозорливо заметила: «Многие считали Аверченко русским Твеном, некоторые в свое время предсказывали ему путь Чехова. Но он не Твен и не Чехов. Он русский чистокровный юморист, без надрывов и смеха сквозь слезы. Место его в русской литературе свое собственное, я бы сказала — единственного русского юмориста. Место, оставленное им, наверное, долгие годы будет пустым».Аверченко всегда шутил над тем миром, в котором так много нелепого, но не может дать оценку той обывательской стихии, которую с таким неподражаемым мастерством изображает. Стихия эта часто захлестывала его самого, подчиняла и тащила за собой вниз в небытие. Авторский юмор Аверченко, проникающий во все стороны обывательской жизни, тонкая наблюдательность, умение несколькими штрихами выдвинуть смешную сторону явления, — все это оправдывало широкую известность писателя. Смех автора никогда не был зубоскальством. Он был просто Аркадием Аверченко, человеком попытавшимся культивировать в русской литературе здоровый смех.