«класс», со «ступени» на «ступень».Прежде всего во многих сказках есть ряд внешнесюжетный:- легендарный («Христова ночь»);- бытовой («Деревенский пожар»);- близкий к басенному (щедринские сказки о животных, «Добродетели и пороки», «Кисель»);- фантастический («Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил» и др.).В принципе он понятен и доступен каждому: и мораль, и социально-психологические обобщения его без особого труда, самостоятельно выводятся читателем, которому не чужд мир народной сказки, притчи, пословицы и поговорки.Щедринские сказки о животных - это словно бы развернутые поэтические басни в духе завещанной Крыловым народности, значительно более плотно населенные и обогащенные устойчивыми, но всегда у Салтыкова-Щедрина неожиданными, несущими в себе комический заряд фольклорными, народно-сказочными элементами. Каждому из действующих лиц, и традиционных, и новых, дан простор для полного самовыявления. Характерный для крыловской басни поединок, напряженный и сложный диалог, конфликт выписываются обстоятельно и дотошно, с присовокуплением подробностей, деталей, уточнений, вовсе чуждых поэтически как бы спрессованному басенному миру. И вместе с тем в сказках Салтыкова-Щедрина сохраняется присущая басне концептуальность, целеустремленность и многозначительность.Щедринская сказка воспринимается в одном ряду с басней-уроком, моралью, сентенцией, и такой уровень житейского понимания писатель-сатирик безусловно и всерьез берет в расчет.Автор ведёт читателя в глубь сюжета, заинтересовывая его развитием действия, акцентируя внимание на борьбе антагонистических жизненных начал. Сказки Салтыкова-Щедрина не столько рассчитаны на уже сложившееся миропонимание, сколько пробуждать рост гражданского, классового сознания. Они исподволь наталкивают на трудные вопросы, решить которые нельзя, руководствуясь просто прописными истинами.Ум - одно из почитаемых человеческих достоинств, но в понятие это люди склонны вносить самое разнообразное, часто взаимоисключающее содержание. И Салтыков-Щедрин - просветитель, поборник разума, светлого, чуждого догматической инертности ума, выносит в заголовок сказки говорящий, недвусмысленно-оценочный эпитет: «Премудрый пискарь». Поначалу сохраняется вера в несомненность этого определения: и родители у пискаря «были умные», и его советом родительским не обошли, и у самого героя сказки, оказывается, «ума палата была» [4;30]. Но шаг за шагом прослеживая ход пискариных умозаключений, передаваемых в форме несобственно-прямой речи, автор возбуждает в читателе лукавую насмешку, ироническую реакцию, наконец, чувство брезгливости, а в финале даже сострадания к житейской философии тихого, безгласного, умеренно-аккуратного существа.Живуча мораль сверчков, знающих свой шесток. Салтыков-Щедрин едва ли не каждой своей сказкой стремится ее разоблачить в глазах читательского большинства: «Но через четверть часа все было кончено. Вместо зайца остались только клочки шкуры да здравомысленные его слова: «Всякому зверю свое житье; льву - львиное, лисе - лисье, зайцу- заячье» [4;161].В щедринских сказках проглядывает то, что Пушкин отметил в баснях Крылова как «отличительную черту в наших нравах»: «... какое-то веселое лукавство ума, насмешливость и живописный выражаться» [3;32].Народная сказка всегда повествует о том, что было, басня - о том, что бывает. У Салтыкова-Щедрина сказка сознательно обращена в сегодня, в настоящее, в ней то и дело обнаруживают себя приметы «несказочного» времени.Для постижения прямых и едва скрытых намеков на «самодовольную современность» нужны уже и известный опыт общения с газетно-журнальным словом, и осведомленность в текущих событиях внутрироссийской и международной жизни, и определенная политическая чуткость. Попал щедринский Иванушка-Дурак по воле родителей «в заведение», учился, «но по мере того, как объем предполагаемого знания увеличивался, дело Иванушки усложнялось. Большинства наук он совсем не понимал. Не понимал истории, юриспруденции, науки о накоплении и распределении богатств. Не потому, что не хотел понимать, а воистину не понимал. И на все усовещивания учителей отвечал одно: «Не может этого быть!» [4;144]. Предполагалось, что читатель уловит насмешку над филистерской благонамеренностью официальных «наук», обслуживающих интересы господствующих классов.
