Сосновной идеей стиха янки купалы "мая думка"! заранее !
сам стих:
як вецер, як птушка, дзе сонца, дзе зоры,
так рвецца, нясецца ўдаль думка мая;
абыймецца з небам, пакоціцца ў мора,
у вялікае мора людскога жыцця.
і ўдарыцца ў сэрца так смутна, ,—
як лісцем віхура, так ім скалыхне,
так ім закалоціць, аж выклікне
ўжо з песняй ляціць зноў да зор к вышыне.
запеўшы пахвалай нязведанай далі,
к вядомай павернецца долі людской;
адсвеціцца ў слёзах, як свечка ў крышталі,
ды ў свет зноў за сонцам, за новай зарой!
на небе свабода, святло і прыволле,—
а думцы замала: няма там людзей;
людзей на зямельцы спаткае даволі,
дык сонца і воля не свецяць тут
і так безупынку, то к небу — дзе зоры,
нясецца, як птушка, ўдаль думка мая;
то скоціцца ў мора, ў вялікае мора
людскога, забытага шчасцем жыцця.
1910
Данные две – замечательный пример того, как различно можно представить один сюжет, оставляя, тем не менее, произведения взаимодополняющими, хотя они могут читаться и как самостоятельные. В обоих произведениях мотив мертвого жениха является основным, но несет различную смысловую нагрузку. На такой вывод наталкивает уже сама форма произведений, место этого сюжета в общей композиции: в "Людмиле" мертвый жених, увозящий девушку за собой в могилу – реальность, в "Светлане" – сон, не влияющий на действительность. Т.е. композиционно рассматриваемый сюжет в “Людмиле” - основной и единственный, в "Светлане" – примерно рассказ в рассказе, и рассматривать его в отрыве от всей не следует. Но, тем не менее, даже если мы проследим образы только этой сюжетной линии, оставив “реальный” план “Светланы” и обратившись только ко сну героини, и сравним их с образами, появляющимися в “Людмиле” (с момента приезда жениха), то даже на уровне символов почувствуем различное настроение двух переводов одной немецкой . И там, и там, казалось бы, обстановка не из приятных: “мрачный лес”, ночь, престранное поведение жениха (в "Людмиле" он говорит загадками о своем “уединенном доме”, в "Светлане" вообще “бледен и унылый”). Но в "Светлане" появляется “голубочек белый”, классический символ чистоты, и читатель уже понимает, что участь Светланы не будет так печальна, как Людмилы. По роли “голубочка” в происходящем (лишает силы угрожающего девушке мертвеца) легко можно заключить о его противоположности силам тьмы, представленным в образе мертвеца, и о близости к богу, об ангельской его природе (ведь он появляется именно для девушки, и он гораздо могущественнее мертвеца). Соответственно, Бог и вообще проблема божественной предопределенности играют не последнюю роль в , но, если Светлана сталкивается с силами и света, и тьмы, причем сама она ближе к свету, то Людмила практически по доброй воле отдается во власть Дьяволу. К тьме (в Ад) Людмилу ведет непокорность, противопоставление себя Создателю (здесь я употребляю “Создатель” в прямом смысле – тот, кто создал мир, людей, и, естественно, распоряжается судьбами живущих, т.к. именно при таком раскладе абсолютно ясна бессмысленность требований). Бог в этой ("Людмила") не появляется, но его присутствие ощущается настолько, что можно даже обрисовать этот образ: во-первых, он, согласно христианской религии, “правосуден”, а во-вторых, “зла не творит”. Он в любом случае на стороне человека: Людмила сама выбирает себе путь: “Расступись, моя могила; гроб, откройся; полно жить”, обосновывая свой выбор: “с милым вместе – всюду рай”, и Бог идет ей навстречу – он милосерден и (хотя, возможно, здесь я слишком человек XX века) верит в людей. Перед нами переосмысление понятий Рая, Ада, Бога человеком в сиюминутном страстном порыве: “Что, родная, муки ада? Что небесная награда? С милым вместе – всюду рай; с милым розно – райский край безотрадная обитель. Нет, забыл меня налицо разница между человеческим и божественным понятием о счастье. Если божественное счастье – категория абсолютная, то требуемое Людмилой – сиюминутное. Это осознает мать Людмилы, не ослепленная страстью: “Дочь, воспомни смертный час; кратко жизни сей страданье; Рай – смиренным воздаянье, Ад – бушующим сердцам”, - и дает дочери разумный совет: “Будь послушна небесам”. Людмила, уже сделав выбор (хотя, по-видимому, не совсем понимая, чего требует: судя по дальнейшим событиям, она хотела видеть живого жениха рядом с собой в мире живых, а не себя умершей рядом с мертвым), не слушает мать, и в итоге остается с любимым. Трудно сказать однозначно, раскаялась ли Людмила в своих безрассудных желаниях, увидев милого в гробу, хотя вид его был ей “страшен”, но что Бог сожалеет о ней, можно заключить с уверенностью: когда Людмила, каменея, “пала мертвая на прах”, в небесах раздаются “стон и вопли”. Печаль о попавшей в Ад по своему безрассудству душе – так мне представляется этот “стон”, а что душа Людмилы попадает в
Когда солнце стало склоняться к западу, показалась на горизонте неба снеговая туча, подул резкий ветерок, вокруг всё стало шипеть, стало тихо и страшно. Эти роковые приметы много кто знал, в том числе и старик, ехавший с обозом, он предложил составить обозы кружком и обвязать оглобли, так и схорониться, но шестеро не согласились и продолжили путь дальше к умету.
Наступил яростный буран, все вокруг смешалось, воздух, небо, земля и превратились в кипящую пучину из снега. Ветер выл, стонал, ревел, бил и взрыл снеговую степь до небес, так что кровь от страха стала в венах стыть.
Буран продолжался ночь и весь последующий день. Возвращавшийся пустой обоз из Оренбурга увидел торчащие оглобли, когда достали старика и ещё оставшихся с ним троих человек, они были в беспамятстве, словно одурелые. Их привезли в умет и там они отошли, а шестеро смельчаков-глупцов нашли только по весне, когда растаял снег, их нашли порознь и в различных положениях, замёрзли несчастные.