Русть сидела у окна. Поглядывая в окно и потихоньку, глоток за глотком, отхлебывая горячий чай из чашки, откуда выглядывала большая палочка корицы.
Грусть была невозмутима и трогательно мила, изредка смахивая мелкие слезы. Совершенно невозможно было сказать, что на этот раз растрогало ее тонкую натуру.
Дождя уже не было. С крыши дома напротив, где под козырьком сидели воробьи, капали последние дождинки. Они медленно отделялись от крыши и летели, одна за другой, вниз, где сочно разбивались об асфальт, брызгами отпугивая первых прохожих, вышедших из дома после дождя.
Белая занавеска вдруг несмело пошевелилась, потом ее резко отдернули, и в окне показалась улыбчивая физиономия Радости. Она хрустела бубликом с видимым аппетитом, рассматривая расплывшиеся внизу лужи. Те жирно блестели на мокром асфальте, который еще час назад безжалостно грело солнце. А потом вдруг внезапно заколотивший по листве дождь остудил его, да так, что легкий пар начал подниматься над его поверхностью.
Радости не нужно было никаких поводов, чтобы веселиться. Часто выходило так, что она вообще не задумывалась над жизнью: просто делала, что хотела. Грусть в такие моменты начинала наизусть ей читать басню про стрекозу и муравья. На что Радость называла ее «букой», хватала за руку и тащила то купаться, то играть в снежки, то пробовать имбирный лимонад, то заниматься всякими шалостями.
И хотя Радость, и Грусть были одного возраста, вторая была несравнимо старше ее. По крайней мере, ей самой так казалось, когда он выговаривала Радости за очередной ее легкомысленный поступок.
Они всегда были неразлучны, хотя родились в один день в один и тот же час. Они были близнецами, только совсем разными по характеру и отношению к жизни. И не было без Радости Грусти, и Грусти становилось не по себе, если вдруг Радость задерживалась, допоздна смотря на звезды. А когда в ее окошке загорался свет, Грусть становилась не такой грустной и могла спокойно почитать что-нибудь из английской литературы 19 века и заснуть.
Так и в человеке обязательно уживаются самые разные его черты, совсем непохожие друг на друга, но именно они окрашивают мир вокруг в самые невероятные сказочные оттенки. И не столь важно, если Грусть задержалась у вас в гостях на несколько дней или недель. Наступит время, когда Радость поселится в вашем сердце навсегда.
Николай Алексеевич Некрасов был замечательным русским поэтом, честным и благородным. Его поэтический голос всегда звучал в защиту простого угнетенного народа. Ведь ему с детства приходилось видеть страдания русского мужика от холода, голода и жестокости. В своем стихотворении «Железная дорога» Н. А. Некрасов поднимает тему «благородного труда». Для того чтобы по-новому раскрыть эту тему, автор обращается к христианскому опыту святых подвижников.
Подвижники — это святые угодники, носители Божьей правды, которые всегда были для народа олицетворением нравственного идеала. Поэт в своем стихотворении показывает, что подвижничество простого русского мужика — в тяжелом физическом труде. В крестьянской этике труд всегда рассматривался как необходимое и праведное дело. Мальчик Ваня хочет узнать, кто построил железную дорогу. И автор стихотворения рассказывает ему, что все это сделали простые люди, «массы народные», которые «…к жизни воззвав эти дебри бесплодные, гроб обрели здесь себе». И в лунную ночь появляется толпа мертвецов. Они поют свою песню, в которой рассказывают о тяжелых и бесчеловечных условиях, в которых они строили железную дорогу:
* Мы надрывались под зноем, под холодом, * С вечно согнутой спиной, * Жили в землянках, боролись с голодом, * Мерзли и мокли, болели цингой.
Но делают они это не для того, чтобы посетовать на свою тяжелую судьбу. Скорее наоборот. Эти тяготы лишь подчеркивают тот подвиг, что они совершили, праведность и возвышенность их труда. Ведь делали они это для общего блага. Их труды угодны Богу, и теперь они — «Божий ратники, мирные дети труда». И они хотят верить, что их страдания и труд не пропали даром, а принесли плоды. Поэтому они и взывают: «Братья! Вы наши плоды пожинаете!» Впечатляет нас образ больного белоруса: «губы бескровные, веки упавшие, язвы на тощих руках…», «ямою грудь». «Трудно свой хлеб добывал человек!» — с горечью восклицает автор. Даже после смерти белорус «не разогнул свою спину горбатую», не позабыл свою привычку к труду. И поэт не зря называет эту привычку «благородной» и советует перенять ее и нам. Ведь труд облагораживает и возвеличивает человека, а плоды его усилий остаются жить и после его смерти, прославляя его в веках.
Грусть была невозмутима и трогательно мила, изредка смахивая мелкие слезы. Совершенно невозможно было сказать, что на этот раз растрогало ее тонкую натуру.
Дождя уже не было. С крыши дома напротив, где под козырьком сидели воробьи, капали последние дождинки. Они медленно отделялись от крыши и летели, одна за другой, вниз, где сочно разбивались об асфальт, брызгами отпугивая первых прохожих, вышедших из дома после дождя.
Белая занавеска вдруг несмело пошевелилась, потом ее резко отдернули, и в окне показалась улыбчивая физиономия Радости. Она хрустела бубликом с видимым аппетитом, рассматривая расплывшиеся внизу лужи. Те жирно блестели на мокром асфальте, который еще час назад безжалостно грело солнце. А потом вдруг внезапно заколотивший по листве дождь остудил его, да так, что легкий пар начал подниматься над его поверхностью.
Радости не нужно было никаких поводов, чтобы веселиться. Часто выходило так, что она вообще не задумывалась над жизнью: просто делала, что хотела. Грусть в такие моменты начинала наизусть ей читать басню про стрекозу и муравья. На что Радость называла ее «букой», хватала за руку и тащила то купаться, то играть в снежки, то пробовать имбирный лимонад, то заниматься всякими шалостями.
И хотя Радость, и Грусть были одного возраста, вторая была несравнимо старше ее. По крайней мере, ей самой так казалось, когда он выговаривала Радости за очередной ее легкомысленный поступок.
Они всегда были неразлучны, хотя родились в один день в один и тот же час. Они были близнецами, только совсем разными по характеру и отношению к жизни. И не было без Радости Грусти, и Грусти становилось не по себе, если вдруг Радость задерживалась, допоздна смотря на звезды. А когда в ее окошке загорался свет, Грусть становилась не такой грустной и могла спокойно почитать что-нибудь из английской литературы 19 века и заснуть.
Так и в человеке обязательно уживаются самые разные его черты, совсем непохожие друг на друга, но именно они окрашивают мир вокруг в самые невероятные сказочные оттенки. И не столь важно, если Грусть задержалась у вас в гостях на несколько дней или недель. Наступит время, когда Радость поселится в вашем сердце навсегда.
Подвижники — это святые угодники, носители Божьей правды, которые всегда были для народа олицетворением нравственного идеала. Поэт в своем стихотворении показывает, что подвижничество простого русского мужика — в тяжелом физическом труде. В крестьянской этике труд всегда рассматривался как необходимое и праведное дело. Мальчик Ваня хочет узнать, кто построил железную дорогу. И автор стихотворения рассказывает ему, что все это сделали простые люди, «массы народные», которые «…к жизни воззвав эти дебри бесплодные, гроб обрели здесь себе». И в лунную ночь появляется толпа мертвецов. Они поют свою песню, в которой рассказывают о тяжелых и бесчеловечных условиях, в которых они строили железную дорогу:
* Мы надрывались под зноем, под холодом,
* С вечно согнутой спиной,
* Жили в землянках, боролись с голодом,
* Мерзли и мокли, болели цингой.
Но делают они это не для того, чтобы посетовать на свою тяжелую судьбу. Скорее наоборот. Эти тяготы лишь подчеркивают тот подвиг, что они совершили, праведность и возвышенность их труда. Ведь делали они это для общего блага. Их труды угодны Богу, и теперь они — «Божий ратники, мирные дети труда». И они хотят верить, что их страдания и труд не пропали даром, а принесли плоды. Поэтому они и взывают: «Братья! Вы наши плоды пожинаете!» Впечатляет нас образ больного белоруса: «губы бескровные, веки упавшие, язвы на тощих руках…», «ямою грудь». «Трудно свой хлеб добывал человек!» — с горечью восклицает автор. Даже после смерти белорус «не разогнул свою спину горбатую», не позабыл свою привычку к труду. И поэт не зря называет эту привычку «благородной» и советует перенять ее и нам. Ведь труд облагораживает и возвеличивает человека, а плоды его усилий остаются жить и после его смерти, прославляя его в веках.