Произведения М. М. Пришвина учат наблюдать и любить природу. Писатель замечает малейшие изменения, происходящие вокруг, умеет рассказать о них так, что ясно себе все можем представить. Из этого рассказа видно, что даже в самом простом, неказистом, на первый взгляд ничем не приметном цветке скрыта удивительная красота. Недаром маленькие дети очень любят одуванчики, всегда тянутся к ним. В солнечный день луг золотой, а ночью зеленый. Цветы ложились спать вместе с детьми, и вместе вставали. Сколько всего можно рассказать об одуванчике. Что же за цветок одуванчик? Скромненький. Желтый. В букет не нарвешь – стебелек слаб. Вянет быстро. Почти без запаха. Единственная забава – дунуть на отцветший белый шар, так чтобы мелкие семечки на своих пушистых парашютиках разлетелись по ветру. Первый расцветает. Подобен солнцу. И в рассказе “Золотой луг” мысль одна: умение видеть красоту в простом, в самом дорогом и близком сердцу, в том, что всегда рядом с нами, и что мы, к сожалению, не всегда замечаем. Писатель поведал о замечательном свойстве одуванчика раскрываться при солнечном свете и сжиматься в бутоны вечером.
По морю, морю синему, По синему, но Хвалунскому Ходил‑гулял Сокол‑корабль Немного– немало двенадцать лет. На якорях Сокол‑корабль не стаивал, Ко крутым берегам не приваливал, Желтых песков не хватывал. Хорошо Сокол‑корабль изукрашен был: Нос, корма – по‑звериному, А бока зведены по‑змеиному, Да еще было на Соколе на корабле: Еще вместо очей было вставлено Два камня, два яхонта, Да еще было на Соколе на корабле: Еще вместо бровей было повешено Два соболя, два борзые; Да еще было на Соколе на корабле: Еще вместо очей было повешено Две куницы мамурские; Да еще было на Соколе на корабле: Еще три церкви соборные, Да еще было на Соколе на корабле:
Еще три монастыря, три почестные; Да еще было на Соколе на корабле: Три торговища немецкие; Да еще было на Соколе на корабле: Еще три кабака государевы; Да еще было на Соколе на корабле: Три люди незнаемые, Незнаемые, незнакомые, Промежду собою языка не ведали. Хозяин‑от был Илья Муромец, Илья Муромец сын Иванов, Его верный слуга – Добрынюшка, Добрынюшка Никитин сын, Пятьсот гребцов, удалых молодцов. Как издалече‑далече, из чиста поля Зазрил, засмотрел турецкой пан, Турецкой пан, большой Салтан, Большой Салтан Салтанович. Он сам говорит таково слово: «Ай вы гой еси, ребята, добры молодцы, Добры молодцы, донские казаки! Что у вас на синем море деется? Что чернеется, что белеется? Чернеется Сокол‑корабль, Белеются тонки парусы. Вы бежите‑ко, ребята, ко синю морю, Вы садитесь, ребята, во легки струги, Нагребайте поскорее на Сокол‑корабль, Илью Муромца в полон бери; Добрынюшку под меч клони!» Таки слова заслышал Илья Муромец, Тако слово Добрыне выговаривал: «Ты, Добрынюшка Никитин сын, Скоро‑борзо походи на Сокол‑корабль, Скоро‑борзо выноси мой тугой лук, Мой тугой лук в двенадцать пуд, Калену стрелу в косы сажень!» Илья Муромец по кораблю похаживает, Свой тугой лук натягивает, Калену стрелу накладывает, Ко стрелочке приговаривает: «Полети, моя каленая стрела, Выше лесу, выше лесу по поднебесью, Не пади, моя каленая стрела, Ни на воду, ни на землю, А пади, моя каленая стрела, В турецкой град, в зелен сад, В зеленой сад, во бел шатер, Во бел шатер, за золот стол, За золот стол, на ременчат стул, Самому Салтану в белу грудь; Распори ему турецкую грудь, Расшиби ему ретиво сердце!» Ах тут Салтан покаялся: «Не подай, Боже, водиться с Ильей Муромцем, Ни детям нашим, ни внучатам, Ни внучатам, ни правнучатам, Ни правнучатам, ни пращурятам!»
Сколько всего можно рассказать об одуванчике. Что же за цветок одуванчик?
Скромненький. Желтый. В букет не нарвешь – стебелек слаб. Вянет быстро. Почти без запаха. Единственная забава – дунуть на отцветший белый шар, так чтобы мелкие семечки на своих пушистых парашютиках разлетелись по ветру. Первый расцветает. Подобен солнцу.
И в рассказе “Золотой луг” мысль одна: умение видеть красоту в простом, в самом дорогом и близком сердцу, в том, что всегда рядом с нами, и что мы, к сожалению, не всегда замечаем. Писатель поведал о замечательном свойстве одуванчика раскрываться при солнечном свете и сжиматься в бутоны вечером.
По морю, морю синему,
По синему, но Хвалунскому
Ходил‑гулял Сокол‑корабль
Немного– немало двенадцать лет.
На якорях Сокол‑корабль не стаивал,
Ко крутым берегам не приваливал,
Желтых песков не хватывал.
Хорошо Сокол‑корабль изукрашен был:
Нос, корма – по‑звериному,
А бока зведены по‑змеиному,
Да еще было на Соколе на корабле:
Еще вместо очей было вставлено
Два камня, два яхонта,
Да еще было на Соколе на корабле:
Еще вместо бровей было повешено
Два соболя, два борзые;
Да еще было на Соколе на корабле:
Еще вместо очей было повешено
Две куницы мамурские;
Да еще было на Соколе на корабле:
Еще три церкви соборные,
Да еще было на Соколе на корабле:
Еще три монастыря, три почестные;
Да еще было на Соколе на корабле:
Три торговища немецкие;
Да еще было на Соколе на корабле:
Еще три кабака государевы;
Да еще было на Соколе на корабле:
Три люди незнаемые,
Незнаемые, незнакомые,
Промежду собою языка не ведали.
Хозяин‑от был Илья Муромец,
Илья Муромец сын Иванов,
Его верный слуга – Добрынюшка,
Добрынюшка Никитин сын,
Пятьсот гребцов, удалых молодцов.
Как издалече‑далече, из чиста поля
Зазрил, засмотрел турецкой пан,
Турецкой пан, большой Салтан,
Большой Салтан Салтанович.
Он сам говорит таково слово:
«Ай вы гой еси, ребята, добры молодцы,
Добры молодцы, донские казаки!
Что у вас на синем море деется?
Что чернеется, что белеется?
Чернеется Сокол‑корабль,
Белеются тонки парусы.
Вы бежите‑ко, ребята, ко синю морю,
Вы садитесь, ребята, во легки струги,
Нагребайте поскорее на Сокол‑корабль,
Илью Муромца в полон бери;
Добрынюшку под меч клони!»
Таки слова заслышал Илья Муромец,
Тако слово Добрыне выговаривал:
«Ты, Добрынюшка Никитин сын,
Скоро‑борзо походи на Сокол‑корабль,
Скоро‑борзо выноси мой тугой лук,
Мой тугой лук в двенадцать пуд,
Калену стрелу в косы сажень!»
Илья Муромец по кораблю похаживает,
Свой тугой лук натягивает,
Калену стрелу накладывает,
Ко стрелочке приговаривает:
«Полети, моя каленая стрела,
Выше лесу, выше лесу по поднебесью,
Не пади, моя каленая стрела,
Ни на воду, ни на землю,
А пади, моя каленая стрела,
В турецкой град, в зелен сад,
В зеленой сад, во бел шатер,
Во бел шатер, за золот стол,
За золот стол, на ременчат стул,
Самому Салтану в белу грудь;
Распори ему турецкую грудь,
Расшиби ему ретиво сердце!»
Ах тут Салтан покаялся:
«Не подай, Боже, водиться с Ильей Муромцем,
Ни детям нашим, ни внучатам,
Ни внучатам, ни правнучатам,
Ни правнучатам, ни пращурятам!»
Выбери сама, былина не трудная)