«Епічний театр» (нім. episches Theater) — театральна теорія драматурга і режисера Бертольта Брехта, що зробила значний вплив на розвиток світового драматичного театру[1]. Теоретично розроблені Брехтом методи побудови п'єс і спектаклів: поєднання драматичної дії з епічною розповідною, включення в спектакль самого автора, «ефект очуження» як б представити явище з несподіваного боку, а також принцип «дистанціювання», що дозволяє акторові висловити своє ставлення до персонажа, руйнування так званої «четвертої стіни», що відокремлює сцену від залу для глядачів, і можливість безпосереднього спілкування актора з глядачем — міцно увійшли в європейську театральну культуру.
Свою теорію, що спирається на традиції західноєвропейського «театру вистави», Брехт протиставляв «психологічному» театру («театру переживання»), який пов'язують зазвичай з ім'ям К. С. Станіславського, саме для цього театру розробив систему роботи актора над роллю. При цьому сам Брехт, як режисер, в процесі роботи охоче користувався і методами Станіславського і корінну відмінність бачив у принципах взаємин між сценою і залом для глядачів, в тому «надзавданні», заради якого ставиться спектакль. В останні роки Брехт готовий був відмовитися від терміну «епічний театр», як занадто розпливчастого, але більш точної назви для свого театру не знайшов [2]. Ідеї Брехта захопили найбільших театральних режисерів другої половини XX століття, Жан Люк Годар переніс їх і в кінематограф [3]; але сформульовані драматургом принципи були розраховані на тих, хто, за його словами, «заслуговує звання художника», і найменш продуктивним виявилося буквальне слідування його теоретичним есе.
Название драмы Островского “Гроза” играет большую роль в понимании этой пьесы. Образ грозы в драме Островского необычайно сложен и многозначен. С одной стороны, гроза — непосредственный участник действия пьесы, с другой стороны — символ идеи этого произведения. Кроме того, образ грозы имеет столько значений, что освещает почти все грани трагической коллизии в пьесе. Гроза играет важную роль в композиции драмы. В первом действии — завязка произведения: Катерина говорит Варваре о своих мечтах и намекает на свою тайную любовь. Почти сразу после этого надвигается гроза: “... вон никак гроза заходит... ” В начале четвертого действия тоже собирается греза, предвещая трагедию: “Уж ты помяни мои слова, что эта гроза даром не пройдет... ” А разражается гроза только в сцене признания Катерины — в кульминации пьесы, когда героиня говорит о своем грехе мужу и свекрови, не стыдясь присутствия других горожан. Гроза непосредственно участвует в действии как реальное явление природы. Она влияет на поведение персонажей: ведь именно во время грозы Катерина признается в своем грехе. Даже говорят о грозе, как о живой (“Дождь накрапывает, как бы гроза не собралась? ”, “А так на нас и ползет, так и ползет, как живая! ”). Но гроза в пьесе имеет и переносное значение. Например, Тихон называет грозой ругань, брань и выходки своей матери: “Да как знаю я теперича, что недели две никакой грозы надо мной не будет, кандалов этих на ногах нет, так до жены ли мне? ” Примечателен и такой факт: Кулигин — сторонник мирного искоренения пороков (он хочет высмеять дурные нравы в книге: “Я было хотел все это стихами изобразить... ”). И именно он предлагает Дикому сделать громоотвод (“дощечку медную”), который служит здесь аллегорией, ведь мягкое и мирное противостояние порокам путем их обличения в книгах — это своеобразный громоотвод. Кроме того, воспринимается гроза всеми персонажами по-разному. Так, Дикой говорит: “Гроза-то нам в наказание посылается”. Дикой заявляет о том, что люди должны бояться грозы, а ведь его власть и самодурство основаны именно на страхе людей перед ним. Свидетельство тому — судьба Бориса. Он боится не получить наследство и поэтому покоряется Дикому. Значит, Дикому выгоден этот страх. Он хочет, чтобы все боялись грозы, как и его самого. А вот Кулигин относится к грозе иначе: “Каждая теперь травинка, каждый цветок радуется, а мы прячемся, боимся, точно напасти какой! ” Он видит в грозе живительную силу. Интересно, что не только отношение к грозе, но и принципы Дикого и Кулигина разные. Кулигин осуждает образ жизни Дикого, Кабановой и их нравы: “Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие!.. ” Так образ грозы оказывается связан с раскрытием характеров персонажей драмы. Катерина тоже боится грозы, но не так, как Дикой. Она искренно верит в то, что гроза является карой божьей. Катерина не рассуждает о пользе грозы, она боится не наказания, а грехов. Ее страх связан с глубокой, сильной верой и высокими нравственными идеалами. Поэтому в ее словах о боязни грозы звучит не самодовольство, как у Дикого, а скорее раскаяние: “Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми... ” Сама героиня тоже напоминает грозу. Во-первых, тема грозы связана с переживаниями, душевным состоянием Катерины. В первом действии собирается гроза, будто предвестие трагедии и как выражение смятенной души героини. Именно тогда Катерина признается Варваре, что любит другого — не мужа. Гроза не потревожила Катерину во время свидания с Борисом, когда она почувствовала вдруг себя счастливой. Гроза появляется всякий раз, когда бури бушуют в душе самой героини: сказаны слова “С Борисом Григорьевичем! ” (в сцене признания Катерины) — и вновь по р
Объяснение:
«Епічний театр» (нім. episches Theater) — театральна теорія драматурга і режисера Бертольта Брехта, що зробила значний вплив на розвиток світового драматичного театру[1]. Теоретично розроблені Брехтом методи побудови п'єс і спектаклів: поєднання драматичної дії з епічною розповідною, включення в спектакль самого автора, «ефект очуження» як б представити явище з несподіваного боку, а також принцип «дистанціювання», що дозволяє акторові висловити своє ставлення до персонажа, руйнування так званої «четвертої стіни», що відокремлює сцену від залу для глядачів, і можливість безпосереднього спілкування актора з глядачем — міцно увійшли в європейську театральну культуру.
Свою теорію, що спирається на традиції західноєвропейського «театру вистави», Брехт протиставляв «психологічному» театру («театру переживання»), який пов'язують зазвичай з ім'ям К. С. Станіславського, саме для цього театру розробив систему роботи актора над роллю. При цьому сам Брехт, як режисер, в процесі роботи охоче користувався і методами Станіславського і корінну відмінність бачив у принципах взаємин між сценою і залом для глядачів, в тому «надзавданні», заради якого ставиться спектакль. В останні роки Брехт готовий був відмовитися від терміну «епічний театр», як занадто розпливчастого, але більш точної назви для свого театру не знайшов [2]. Ідеї Брехта захопили найбільших театральних режисерів другої половини XX століття, Жан Люк Годар переніс їх і в кінематограф [3]; але сформульовані драматургом принципи були розраховані на тих, хто, за його словами, «заслуговує звання художника», і найменш продуктивним виявилося буквальне слідування його теоретичним есе.
Гроза играет важную роль в композиции драмы. В первом действии — завязка произведения: Катерина говорит Варваре о своих мечтах и намекает на свою тайную любовь. Почти сразу после этого надвигается гроза: “... вон никак гроза заходит... ”
В начале четвертого действия тоже собирается греза, предвещая трагедию: “Уж ты помяни мои слова, что эта гроза даром не пройдет... ”
А разражается гроза только в сцене признания Катерины — в кульминации пьесы, когда героиня говорит о своем грехе мужу и свекрови, не стыдясь присутствия других горожан.
Гроза непосредственно участвует в действии как реальное явление природы. Она влияет на поведение персонажей: ведь именно во время грозы Катерина признается в своем грехе. Даже говорят о грозе, как о живой (“Дождь накрапывает, как бы гроза не собралась? ”, “А так на нас и ползет, так и ползет, как живая! ”).
Но гроза в пьесе имеет и переносное значение. Например, Тихон называет грозой ругань, брань и выходки своей матери: “Да как знаю я теперича, что недели две никакой грозы надо мной не будет, кандалов этих на ногах нет, так до жены ли мне? ”
Примечателен и такой факт: Кулигин — сторонник мирного искоренения пороков (он хочет высмеять дурные нравы в книге: “Я было хотел все это стихами изобразить... ”). И именно он предлагает Дикому сделать громоотвод (“дощечку медную”), который служит здесь аллегорией, ведь мягкое и мирное противостояние порокам путем их обличения в книгах — это своеобразный громоотвод.
Кроме того, воспринимается гроза всеми персонажами по-разному. Так, Дикой говорит: “Гроза-то нам в наказание посылается”. Дикой заявляет о том, что люди должны бояться грозы, а ведь его власть и самодурство основаны именно на страхе людей перед ним. Свидетельство тому — судьба Бориса. Он боится не получить наследство и поэтому покоряется Дикому. Значит, Дикому выгоден этот страх. Он хочет, чтобы все боялись грозы, как и его самого.
А вот Кулигин относится к грозе иначе: “Каждая теперь травинка, каждый цветок радуется, а мы прячемся, боимся, точно напасти какой! ” Он видит в грозе живительную силу. Интересно, что не только отношение к грозе, но и принципы Дикого и Кулигина разные. Кулигин осуждает образ жизни Дикого, Кабановой и их нравы: “Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие!.. ”
Так образ грозы оказывается связан с раскрытием характеров персонажей драмы.
Катерина тоже боится грозы, но не так, как Дикой. Она искренно верит в то, что гроза является карой божьей. Катерина не рассуждает о пользе грозы, она боится не наказания, а грехов. Ее страх связан с глубокой, сильной верой и высокими нравственными идеалами. Поэтому в ее словах о боязни грозы звучит не самодовольство, как у Дикого, а скорее раскаяние: “Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми... ”
Сама героиня тоже напоминает грозу. Во-первых, тема грозы связана с переживаниями, душевным состоянием Катерины. В первом действии собирается гроза, будто предвестие трагедии и как выражение смятенной души героини. Именно тогда Катерина признается Варваре, что любит другого — не мужа.
Гроза не потревожила Катерину во время свидания с Борисом, когда она почувствовала вдруг себя счастливой. Гроза появляется всякий раз, когда бури бушуют в душе самой героини: сказаны слова “С Борисом Григорьевичем! ” (в сцене признания Катерины) — и вновь по р