Составьте вопросный план Смотреть внизу! Камень Гоголя
Не все знают историю могилы Булгакова в Новодевичьем монастыре. Рас¬скажу заодно и эту невероятную, но вполне правдивую притчу. Известно, что Бул¬гаков благоговел перед Гоголем. Судьба связала его с ним и по смерти. Думая о Гоголе, Булгаков воскликнул, обращаясь к нему, как учителю, в одном из своих писем: «…Укрой меня своей чугунной шинелью!»
Так и вышло.
Булгаков умер в марте 1940 года. Тело его сожгли, а урну похоронили в виш¬невом саду Новодевичьего некрополя, невдалеке от Чехова, среди могил артис¬тов Художественного театра.
Долго на могиле его не было ни креста, ни камня — только прямоугольник травы с незабудками да молодые деревца, посаженные по четырем углам над¬гробного холма. Елене Сергеевне хотелось, чтобы памятник Булгакову был скро¬мен и долговечен, а ничего подходящего не находилось. В поисках плиты или камня Елена Сергеевна захаживала в сарай к гранильщикам и подружилась с ними. Од¬нажды видит: среди обломков мрамора, старых памятников мрачно мерцает в глу¬бокой яме огромный черный ноздреватый камень. «А это что?» — «Да Голгофа». — «Как Голгофа?» Объяснили, что на могиле Гоголя в Даниловом монастыре стояла Голгофа с крестом, символический камень, напоминающий о месте казни Христа. Камень этот, черноморский гранит, нашел где-то в Крыму один из братьев Аксако¬вых, и долго везли его на лошадях в Москву, чтобы положить на могилу Гоголя.
Прах Гоголя еще в 30-е годы был перенесен на Новодевичье кладбище, а к очередному юбилею скульптор Томский сделал слащавый гоголевский бюст с зо¬лотой надписью под ним «От Советского правительства», заменивший последний дар Аксакова. Хорошо еще, что осталась в ограде надгробная плита из черного мрамора, с высеченной на ней эпитафией из пророка Иеремии, которую когда-то предложил Хомяков: «Горьким словом моим посмеются». Голгофа же с крестом, вытесненная колонной с беломраморным бюстом, нужна, понятно, не была. Ее бросили в яму.
Вот этот-то многотонный камень извлекли с трудом с того места, где он ле¬жал, по деревянным подмостьям переволокли к могиле Булгакова, и глубоко ушел он в землю. Гоголь уступил свой крестный камень Булгакову. Сбылось по слову: «…Укрой меня своей чугунной шинелью!».Теперь на надгробии два имени. Под тем же камнем покоится и урна с прахом Елены Сергеевны.
В тот день, когда я видел ее в последний раз, она была взбудоражена, тре¬вожно-весела. Мы ехали на киностудию смотреть рабочий материал ленты «Бег». На Киевском мосту нас застала гроза. Крупный дождь забарабанил по крыше, как град. Над Москвою-рекой вспыхнула молния и прокатился гром. Елена Сергеев¬на переменилась в лице: «Дурной знак». Забившись в угол на заднем сиденье «Вол¬ги», она твердила одно: когда у Булгакова что-то снимали, запрещали, надвига-лась нежданная беда, всегда случалась гроза. Мы с женой пытались ее разуве¬рить, она сердилась: «У Миши это была верная примета». Вспоминала: так было и с последней пьесой. Четыре обсуждения и, до смешного точно, четыре раза гре¬мела гроза.
Мы вышли из машины под проливным дождем, три часа провели в просмот¬ровом зале, а когда оказались снова на улице, сквозь быстро редевшие облака пробилось солнце, парок подымался над асфальтом. Елене Сергеевне картина понравилась. Вернее, ей заранее хотелось, чтобы картина ей понравилась, и она себя и нас убеждала: «Вы увидите, это даст дорогу Булгакову».
Мы разъехались по домам, но едва я вернулся к себе, как услышал ее голос в телефонной трубке: ей хотелось поделиться своими уже немного отстоявшимися впечатлениями, расспросить меня. Она собиралась подробно разговаривать с режиссерами. Простились до понедельника: я уезжал за город.
А гроза над Киевским мостом гремела не зря. Через день Елена Сергеевна умерла — внезапно и незаметно, будто отлетела.
Был вечер с маревом над Витеневским заливом, с багровым солнцем сквозь вечерний туман на исходе душного июльского дня, когда я узнал об этом. Для меня в этом просвеченном заходящим солнцем мареве и растаяла она навсегда.
А в девятый день на отпевании молодой, с умными внимательными глазами и негустой русой бородкой священник, мерно взмахивая кадилом, читал проник¬новенные слова прощальной молитвы. Мы стояли у самого входа в алтарь, за ре¬шетчатой его оградкой, в церкви Новодевичьего монастыря и держали тонкие церковные свечи. «Ныне отпущаеши… по глаголу своему — с миром».
От платы священник отказался, пояснил, что хорошо знает, кого отпевает се¬годня, и, смущаясь, попросил, если можно, подарить ему книгу Булгакова… Ка¬жется, речь шла о синем томике «Избранной прозы». Известный в журнальном варианте «Мастер» еще не включался у нас тогда в книги.
