кульминацией пьесы а. островского «гроза» можно считать следующий эпизод: а) признание катерины в том, что во время отъезда мужа она встречалась с борисом б) побег бориса в) тихон обвиняет в смерти катерины свою мать г) отъезд тихона
Давеча иду ночью по улице. Возвращаюсь от знакомых. Улица пустынная. Душно. Где-то гремит гром. Иду по улице. Кепочку снял. Ночные зефиры обвевают мою голову. Не знаю, как вы, уважаемые граждане, а я люблю ничью пошляться по улицам. Очень как-то свободно чувствуешь себя. Можно размахивать руками. Никто тебя не толкнет. Как-то можно беззаботно идти. В общем, иду по улице и вдруг слышу какой-то стон, Стон - не стон, а какой-то приглушенный крик. Смотрю по сторонам - нет никого. Прислушиваюсь - снова какой-то стон раздается. И вдруг, все равно как из-под земли, слышу слова: "Родимый, родимый!.." Что за чепуха в решете. Смотрю на окна. "Может, - думаю, - разыгралась какая-нибудь домашняя сценка? Мало ли! Может, выпивший муж напал на жену, или, наоборот, та его допиливает?.." Смотрю все этажи - нет, ничего не видно. Вдруг слышу: кто-то по стеклу пальцами тренькает. Гляжу: магазин. И между двух дверей этого магазина сидит на венском стуле престарелый мужчина" Он, видать, сторож. Караулит магазин. Подхожу ближе. Спрашиваю! - Что тебе, батя? Сторож глухим голосом говорит! - Родимый, сколько часов? - Четыре, - говорю. - Ох, - говорит, - еще два часа сидеть... Не нацедишь ли, говорит, мне водички? Отверни крантик у подвала и нацеди в кружечку. А то испить охота. Душно! Тут он через разбитое верхнее стекло подает мне кружку. И я исполняю его Потом спрашиваю: - А ты что, больной, что не можешь сам нацедить? Сторож говорит: - Да я бы и рад нацедить. Немножко бы промялся. Да выйти отсель не могу: я же закрыт со стороны улицы. - Кто же тебя закрыл? - спрашиваю. - Ты же сторож. Зачем же тебя закрывать? Сторож говорит: - Не знаю. Меня всегда закрывают. Пугаются, что отойду от магазина и где-нибудь прикорну, а вор тем временем магазин обчистит. А если я сижу между дверей, то хоть я и засну, вор меня не минует. Он наткнется на меня, а я крик подыму. У нас такое правило: всю ночь сидеть между дверей. Я говорю: - Дурацкое правило. Обидно же сидеть за закрытой дверью. Сторож говорит: - Я обиды не стою. И мне самому вполне удобно, что меня от воров закрывают. Я их как огня боюсь. А когда я от них закрыт, у меня и боязни нету. Тогда я спокоен. - В таком случае, - говорю, - ты, папаша, походил бы по магазину, размял бы свои ноги. А то, как чучело, сидишь на стуле всю ночь. Противно глядеть. Он говорит: - Что ты, родимый! Разве я могу в магазин войти? Я бы и рад туда войти, да та дверь в магазин на два замка закрыта, чтоб я туда не вошел. - Значит, - говорю, - ты, папаша, сидишь и караулишь между двух закрытых дверей? Сторож говорит: - Именно так и есть... А что ты ко мне пристаешь, я не понимаю. Налил мне водички и иди себе с богом. Только мне спать мешаешь. Трещишь как сорока. Тут сторож допил свою воду, вытер рот рукавом и закрыл глаза, желая этим показать, что аудиенция закопчена. Я побрел дальше. И не без любопытства поглядывал теперь на двери других магазинов. Однако ночных сторожей, подобных этому, я не увидал. Домой я пришел поздно. Долго ворочался в постели, не мог заснуть. Все время думал: нельзя ли изобрести какой-нибудь электрический прибор, чтоб он затрещал, если кто-нибудь сунется в магазин? А то пихать между двух закрытых дверей живого человека как-то досадно и огорчительно. Все-таки человек - это, так сказать, венец создания. И совать его в щель на роль капкана как-то странно. Потом я подумал, что, вероятно, такие электрические приборы уже изобретены. Скажем, наступишь ногой на порог - и вдруг гром и треск раздастся. По, вероятно, это еще не освоено, а может, и дорого стоит, или еще что-нибудь - какие-нибудь технические сложности, раз нанимают для этого живую силу. Потом мои мысли спутались, и я заснул. И увидел сон, будто ко мне приходит этот ночной сторож и ударяет меня кружкой по плочу. При этом говорит: "Ну, что ты к сторожам пристаешь! Живем тихо, мирно. Караулим. А ты лезешь со своей амбицией. Портишь нашу тихую стариковскую карьеру". Утром, проснувшись, я всетаки решил написать этот фельетон - без желания комулибо испортить карьеру.
Вы знаете такого писателя, как Лихачев? «Земля родная» (краткое содержание далее в статье) – это его выдающиеся творение, которое следовало бы читать каждому подростку и всем тем, кто стоит на пороге взрослой жизни. Замечательная книга, которая должна быть на полке у любого, кто хочет воспитать в себе настоящего человека. Произведение довольно объёмно поэтому мы рассмотрим краткое содержание рассказа «Земля родная». Лихачев, кстати, был не только писателем, но и искусствоведом и культурологом, доктором филологических наук и профессором. Откровенно говоря, настоящим писателем он себя не называл, но его огромный багаж знаний и писательский дар позволили ему создавать прекрасные произведения. В 1914 году мальчик обучался в гимназии Человеколюбивого общества, а позже – в Петербургской школе К. И. Мая. С 1920 по 1923 года он был в Советской единой трудовой школе. После этого, вплоть до 1928 года, Лихачев был студентом романо-германского и славяно-русского отделения языкознания и литературы в Ленинградском государственном университете. В 1928 году Дмитрий был арестован за то, что являлся членом «Космической академии наук». Причина ареста заключалась конкретно в том, что Лихачев сделал доклад о старорусской орфографии, которая была запятнана врагом. Его осудили на 5 лет, которые он отбывал в Соловецком лагере. В 1932 был освобожден до Он вернулся в родной город. Вскоре у него появились две дочери. После пребывания в лагере он написал самую первую свою работу для науки про карточные игры в уголовном мире. Интересный факт, что сразу же после освобождения он начал работу в криминалистическом кабинете, которая приносила ему немало удовольствия, так как давала возможность узнать что-то совершенно новое.
Улица пустынная. Душно. Где-то гремит гром.
Иду по улице. Кепочку снял. Ночные зефиры обвевают мою голову.
Не знаю, как вы, уважаемые граждане, а я люблю ничью пошляться по улицам. Очень как-то свободно чувствуешь себя. Можно размахивать руками. Никто тебя не толкнет. Как-то можно беззаботно идти.
В общем, иду по улице и вдруг слышу какой-то стон, Стон - не стон, а какой-то приглушенный крик.
Смотрю по сторонам - нет никого.
Прислушиваюсь - снова какой-то стон раздается.
И вдруг, все равно как из-под земли, слышу слова: "Родимый, родимый!.."
Что за чепуха в решете.
Смотрю на окна. "Может, - думаю, - разыгралась какая-нибудь домашняя сценка? Мало ли! Может, выпивший муж напал на жену, или, наоборот, та его допиливает?.."
Смотрю все этажи - нет, ничего не видно.
Вдруг слышу: кто-то по стеклу пальцами тренькает.
Гляжу: магазин. И между двух дверей этого магазина сидит на венском стуле престарелый мужчина" Он, видать, сторож. Караулит магазин.
Подхожу ближе. Спрашиваю!
- Что тебе, батя?
Сторож глухим голосом говорит!
- Родимый, сколько часов?
- Четыре, - говорю.
- Ох, - говорит, - еще два часа сидеть... Не нацедишь ли, говорит, мне водички? Отверни крантик у подвала и нацеди в кружечку. А то испить охота. Душно!
Тут он через разбитое верхнее стекло подает мне кружку. И я исполняю его Потом спрашиваю:
- А ты что, больной, что не можешь сам нацедить?
Сторож говорит:
- Да я бы и рад нацедить. Немножко бы промялся. Да выйти отсель не могу: я же закрыт со стороны улицы.
- Кто же тебя закрыл? - спрашиваю. - Ты же сторож. Зачем же тебя закрывать?
Сторож говорит:
- Не знаю. Меня всегда закрывают. Пугаются, что отойду от магазина и где-нибудь прикорну, а вор тем временем магазин обчистит. А если я сижу между дверей, то хоть я и засну, вор меня не минует. Он наткнется на меня, а я крик подыму. У нас такое правило: всю ночь сидеть между дверей.
Я говорю:
- Дурацкое правило. Обидно же сидеть за закрытой дверью.
Сторож говорит:
- Я обиды не стою. И мне самому вполне удобно, что меня от воров закрывают. Я их как огня боюсь. А когда я от них закрыт, у меня и боязни нету. Тогда я спокоен.
- В таком случае, - говорю, - ты, папаша, походил бы по магазину, размял бы свои ноги. А то, как чучело, сидишь на стуле всю ночь. Противно глядеть.
Он говорит:
- Что ты, родимый! Разве я могу в магазин войти? Я бы и рад туда войти, да та дверь в магазин на два замка закрыта, чтоб я туда не вошел.
- Значит, - говорю, - ты, папаша, сидишь и караулишь между двух закрытых дверей?
Сторож говорит:
- Именно так и есть... А что ты ко мне пристаешь, я не понимаю. Налил мне водички и иди себе с богом. Только мне спать мешаешь. Трещишь как сорока.
Тут сторож допил свою воду, вытер рот рукавом и закрыл глаза, желая этим показать, что аудиенция закопчена.
Я побрел дальше. И не без любопытства поглядывал теперь на двери других магазинов. Однако ночных сторожей, подобных этому, я не увидал.
Домой я пришел поздно. Долго ворочался в постели, не мог заснуть. Все время думал: нельзя ли изобрести какой-нибудь электрический прибор, чтоб он затрещал, если кто-нибудь сунется в магазин? А то пихать между двух закрытых дверей живого человека как-то досадно и огорчительно. Все-таки человек - это, так сказать, венец создания. И совать его в щель на роль капкана как-то странно.
Потом я подумал, что, вероятно, такие электрические приборы уже изобретены. Скажем, наступишь ногой на порог - и вдруг гром и треск раздастся. По, вероятно, это еще не освоено, а может, и дорого стоит, или еще что-нибудь - какие-нибудь технические сложности, раз нанимают для этого живую силу.
Потом мои мысли спутались, и я заснул. И увидел сон, будто ко мне приходит этот ночной сторож и ударяет меня кружкой по плочу. При этом говорит: "Ну, что ты к сторожам пристаешь! Живем тихо, мирно. Караулим. А ты лезешь со своей амбицией. Портишь нашу тихую стариковскую карьеру". Утром, проснувшись, я всетаки решил написать этот фельетон - без желания комулибо испортить карьеру.