Однозначно определить жанр стихотворения нельзя, здесь есть строки, характерные для оды, думы, лирического стихотворения. В стихотворении две части. Первая-отстаивание в полемике с воображаемым оппонентом права на любовь к родине. Вторая-объяснение, что значит для поэта родина, каковы её символы. Стихотворение написано шести-, пяти-, четырёхстопным ямбом, причём чёткий переход на четырёхстопный. Это делает стих лёгким, простым. Рифма простая, точная, перекрёстная, с чередованием женской и мужской рифмы, что придаёт стиху плавность и торжественность.
Ему было лет десять, когда с ним случилось то, что я вам сейчас расскажу.
Дело было летом. Он жил тогда с отцом на хуторе, в южной России… Отец его был страстным охотником; и как только не был занят по хозяйству — и погода стояла хорошая, — он брал ружьё, надевал ягдташ, звал своего старого Трезора и отправлялся стрелять куропаток и перепелов… Он часто брал его с собою… большое это было для мальчика удовольствие!
Он засовывал штаны в голенища, надевал через плечо фляжку — и сам воображал себя охотником! Пот лил с него градом, мелкие камешки забивались емв в сапоги; но он не чувствовал усталости и не отставал от отца.
Когда же раздавался выстрел и птица падала, мальчишка всякий раз подпрыгивал на месте и даже кричал — так ему было весело! Раненая птица билась и хлопала крыльями то на траве, то в зубах Трезора — с неё текла кровь, а ему всё-таки было весело, и никакой жалости мальчик не ощущал. Чего бы он не дал, чтобы самому стрелять из ружья и убивать куропаток и перепелов! Но отец объявил ему, что раньше двенадцати лет у него ружья не будет; и ружьё он мальчику даст одноствольное и стрелять позволит только жаворонков. Этих жаворонков в наших краях водилось множество…
Вот однажды он с отцом отправились на охоту — под самый Петров день. В то время молодые куропатки ещё малы бывают, отец не хотел их стрелять и пошёл в мелкие дубовые кустики, возле ржаного поля, где всегда попадались перепела. Косить там было неудобно — и трава долго стояла нетронутой. Цветов росло там много: журавлиного горошку, кашки, колокольчиков, незабудок, полевых гвоздик. Когда я ходил туда с сестрой или с горничной, то всегда набирал их целую охапку; но когда я ходил с отцом, то цветов не рвал: я находил это занятие недостойным охотника.
Вдруг Трезор сделал стойку; отец мой закричал: «Пиль!» — и из-под самого носа Трезора вскочила перепёлка — и полетела. Только полетела она очень странно: кувыркалась, вертелась, падала на землю — точно она была раненая или крыло у ней надломилось. Трезор со всех ног бросился за нею… он этого не делал, когда птица летела как следует.
Отец даже выстрелить не мог, он боялся, что зацепит дробью собаку. И вдруг смотрю: Трезор наддал — и цап! Схватил перепёлку, принёс и подал её отцу. Отец взял её и положил себе на ладонь, брюшком кверху. Я подскочил. «Что это, говорю, она раненая была?» — «Нет, — ответил мне отец, — она не была раненая; а у ней, должно быть, здесь близко гнездо с маленькими, и она нарочно притворилась раненой, чтобы собака могла подумать, что её легко поймать». — «Для чего же она это делает?» — спросил я. «А для того, чтобы отвести собаку от своих маленьких. Потом бы она хорошо полетела. Только на этот раз она не разочла; уж слишком притворилась — и Трезор её поймал». — «Так она не раненая?» — спросил я опять. «Нет… но живой ей не быть. Трезор её, должно быть, даванул зубом». Я пододвинулся ближе к перепёлке. Она неподвижно лежала на ладони отца, свесив головку, — и глядела на меня сбоку своим карим глазком.
И мне вдруг так жаль её стало! Мне показалось, она глядит на меня и думает: «За что же я умирать должна? За что? Ведь я свой долг исполняла; маленьких своих старались , отвести собаку подальше — и вот попалась! Бедняжка я! Бедняжка! Несправедливо это! Несправедливо!»
атата
«Папаша! — сказал я, — да может быть, она не умрёт…» и хотел погладить перепёлочку по головке. Но отец сказал мне: «Нет! Вот посмотри: у ней сейчас лапки вытянутся, она вся затрепещется, и закроются её глаза». Так оно точно и случилось. Как только у ней закрылись глаза — я заплакал. «Чему ты?» — спросил отец и засмеялся. «Жаль мне её, — сказал я. — Она долг свой исполняла — а её убили! Это несправедливо!» — «Она схитрить хотела, — ответил мне отец. — Только Трезор её перехитрил». «Злой Трезор! — подумал я… да и сам отец показался мне на этот раз недобрым. — Какая же тут хитрость? Тут любовь к детёнышам, а не хитрость! Если ей приказано притворяться, чтобы детей своих , так не следовало Трезору её поймать!» Отец хотел было сунуть перепёлку в ягдташ, но я её у него выпросил, положил её бережно в обе ладони, подышал на неё… не очнётся ли она? Однако она не шевелилась. «Напрасно, брат, — сказал отец, — её не воскресишь. Вишь, головка у ней болтается».
Я тихонько приподнял её за носик; но только я отнял руку — головка опять упала. «Тебе всё её жаль?» — спросил меня отец. «А кто же маленьких кормить будет?» — спросил я в свою очередь. Отец пристально посмотрел на меня. «Не беспокойся, говорит, самец — перепел, отец их, выкормит. Да вот постой, — прибавил он, — никак Трезор опять стойку делает… уж это не гнездо ли? Гнездо и есть». И точно… в траве, в
строки, характерные для оды, думы, лирического стихотворения.
В стихотворении две части. Первая-отстаивание в полемике с воображаемым оппонентом права на любовь к родине. Вторая-объяснение, что значит для поэта родина, каковы её символы. Стихотворение написано шести-, пяти-, четырёхстопным ямбом, причём чёткий переход на четырёхстопный. Это делает стих лёгким, простым. Рифма простая, точная, перекрёстная, с чередованием женской и мужской рифмы, что придаёт стиху плавность и торжественность.
Объяснение:
Ему было лет десять, когда с ним случилось то, что я вам сейчас расскажу.
Дело было летом. Он жил тогда с отцом на хуторе, в южной России… Отец его был страстным охотником; и как только не был занят по хозяйству — и погода стояла хорошая, — он брал ружьё, надевал ягдташ, звал своего старого Трезора и отправлялся стрелять куропаток и перепелов… Он часто брал его с собою… большое это было для мальчика удовольствие!
Он засовывал штаны в голенища, надевал через плечо фляжку — и сам воображал себя охотником! Пот лил с него градом, мелкие камешки забивались емв в сапоги; но он не чувствовал усталости и не отставал от отца.
Когда же раздавался выстрел и птица падала, мальчишка всякий раз подпрыгивал на месте и даже кричал — так ему было весело! Раненая птица билась и хлопала крыльями то на траве, то в зубах Трезора — с неё текла кровь, а ему всё-таки было весело, и никакой жалости мальчик не ощущал. Чего бы он не дал, чтобы самому стрелять из ружья и убивать куропаток и перепелов! Но отец объявил ему, что раньше двенадцати лет у него ружья не будет; и ружьё он мальчику даст одноствольное и стрелять позволит только жаворонков. Этих жаворонков в наших краях водилось множество…
Вот однажды он с отцом отправились на охоту — под самый Петров день. В то время молодые куропатки ещё малы бывают, отец не хотел их стрелять и пошёл в мелкие дубовые кустики, возле ржаного поля, где всегда попадались перепела. Косить там было неудобно — и трава долго стояла нетронутой. Цветов росло там много: журавлиного горошку, кашки, колокольчиков, незабудок, полевых гвоздик. Когда я ходил туда с сестрой или с горничной, то всегда набирал их целую охапку; но когда я ходил с отцом, то цветов не рвал: я находил это занятие недостойным охотника.
Вдруг Трезор сделал стойку; отец мой закричал: «Пиль!» — и из-под самого носа Трезора вскочила перепёлка — и полетела. Только полетела она очень странно: кувыркалась, вертелась, падала на землю — точно она была раненая или крыло у ней надломилось. Трезор со всех ног бросился за нею… он этого не делал, когда птица летела как следует.
Отец даже выстрелить не мог, он боялся, что зацепит дробью собаку. И вдруг смотрю: Трезор наддал — и цап! Схватил перепёлку, принёс и подал её отцу. Отец взял её и положил себе на ладонь, брюшком кверху. Я подскочил. «Что это, говорю, она раненая была?» — «Нет, — ответил мне отец, — она не была раненая; а у ней, должно быть, здесь близко гнездо с маленькими, и она нарочно притворилась раненой, чтобы собака могла подумать, что её легко поймать». — «Для чего же она это делает?» — спросил я. «А для того, чтобы отвести собаку от своих маленьких. Потом бы она хорошо полетела. Только на этот раз она не разочла; уж слишком притворилась — и Трезор её поймал». — «Так она не раненая?» — спросил я опять. «Нет… но живой ей не быть. Трезор её, должно быть, даванул зубом». Я пододвинулся ближе к перепёлке. Она неподвижно лежала на ладони отца, свесив головку, — и глядела на меня сбоку своим карим глазком.
И мне вдруг так жаль её стало! Мне показалось, она глядит на меня и думает: «За что же я умирать должна? За что? Ведь я свой долг исполняла; маленьких своих старались , отвести собаку подальше — и вот попалась! Бедняжка я! Бедняжка! Несправедливо это! Несправедливо!»
атата
«Папаша! — сказал я, — да может быть, она не умрёт…» и хотел погладить перепёлочку по головке. Но отец сказал мне: «Нет! Вот посмотри: у ней сейчас лапки вытянутся, она вся затрепещется, и закроются её глаза». Так оно точно и случилось. Как только у ней закрылись глаза — я заплакал. «Чему ты?» — спросил отец и засмеялся. «Жаль мне её, — сказал я. — Она долг свой исполняла — а её убили! Это несправедливо!» — «Она схитрить хотела, — ответил мне отец. — Только Трезор её перехитрил». «Злой Трезор! — подумал я… да и сам отец показался мне на этот раз недобрым. — Какая же тут хитрость? Тут любовь к детёнышам, а не хитрость! Если ей приказано притворяться, чтобы детей своих , так не следовало Трезору её поймать!» Отец хотел было сунуть перепёлку в ягдташ, но я её у него выпросил, положил её бережно в обе ладони, подышал на неё… не очнётся ли она? Однако она не шевелилась. «Напрасно, брат, — сказал отец, — её не воскресишь. Вишь, головка у ней болтается».
Я тихонько приподнял её за носик; но только я отнял руку — головка опять упала. «Тебе всё её жаль?» — спросил меня отец. «А кто же маленьких кормить будет?» — спросил я в свою очередь. Отец пристально посмотрел на меня. «Не беспокойся, говорит, самец — перепел, отец их, выкормит. Да вот постой, — прибавил он, — никак Трезор опять стойку делает… уж это не гнездо ли? Гнездо и есть». И точно… в траве, в