Кедрин Дмитрий Борисович (14.02.1907-18.09.1945), русский поэт, переводчик. Рано осиротев, Кедрин воспитывался хорошо образованной бабушкой-дворянкой, которая ввела его в мир народного творчества, познакомила с поэзией Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Шевченко. Уже в 1923, бросив учебу в техникуме, начинает работать в газете, пишет стихи, увлекается поэзией и театром. К к. 1920-х порывает с определенными тенденциями “железной поэзии” Пролеткульта, в его стихах ощущается тенденция к эпичности и историзму (“Смертник”, “Казнь В 1929 следует арест. С 1931 после освобождения Кедрин поселяется в Подмосковье, служит литконсультантом в издательстве “Молодая гвардия”. Расширяется проблематика его творчества, его интересует “история живая и музейная”, т. е. связь истории с современностью. В 1938 Кедрин создает шедевр русской поэзии XX в. — поэму “Зодчие”, поэтическое воплощение предания о строителях храма Василия Блаженного. Московской юродивой воительнице посвящены стихи “Алена-Старица”, полулегендарному самородку-строителю Федору Коню — поэма “Конь” (1940). Историко-патриотическая тема преобладает в поэзии Кедрина и в годы войны, когда он освобожденный по зрению от воинской службы, добивается назначения его во фронтовую газету “Сокол Родины”: “Дума о России” (1942), “Князь Василько Ростовский” (1942), “Ермак” (1944) и др. В войну Кедрин заявляет о себе и как крупный поэт-лирик: “Красота”, “Аленушка”, “Россия! Мы любим неяркий свет”, “Мне все мерещится поле с гречихой...”. Он начинает создавать поэму о женщинах трагической судьбы — Евдокии Лопухиной, княжне Таракановой, Прасковье Жемчуговой. Все отчетливее в его стихах звучат православные мотивы: Когда сраженья стихнут понемногу, Сквозь мерное дыханье тишины Услышим мы, как жалуются Богу Погибшие в последний день войны. По возвращении с фронта Кедрин замечает за собой слежку. Предчувствие беды не обмануло поэта: спустя три месяца по окончании войны его найдут убитым около полотна железной дороги. Единственный прижизненный сборник стихов Кедрина “Свидетели” (1940) был жестоко урезан цензурой. В 1960 —70-е широчайший, всенародный интерес к творческому наследию Кедрина определил его истинное место в русской патриотической поэзии.
Будучи зимой в России, барон заснул прямо в открытом поле, привязав коня к маленькому столбику. Проснувшись, М. увидел, что находится посреди городка, а конь привязан к кресту на колокольне — за ночь снег, полностью занёсший город, растаял, и маленький столбик оказался заснеженной макушкой колокольни. Прострелив уздечку пополам, барон спустил коня. Путешествуя уже не верхом, а в санях, барон встретил волка. От страха М. упал на дно саней и закрыл глаза. Волк перепрыгнул пассажира и сожрал заднюю часть лошади. Под ударами кнута зверь рванулся вперёд, выдавил переднюю часть лошади и впрягся в сбрую. Уже через три часа М. вкатил в Петербург на санях, в которые был запряжён свирепый волк.Увидев на пруду возле дома стаю диких уток, барон бросился с ружьём из дома. М. ударился головой о дверь — из глаз посыпались искры. Уже прицелившись в утку, барон понял, что не захватил с собой кремень, но это его не остановило: он поджёг порох искрами из собственного глаза, ударив его кулаком. Не растерялся М. и во время другой охоты, когда набрёл на озеро, полное уток, когда пуль у него уже не было: барон нанизал уток на бечёвку, приманив птиц кусочком скользкого сала. Утиные «бусы» взлетели и донесли охотника до самого дома; свернув паре уток шеи, барон целым и невредимым спустился в трубу собственной кухни. Отсутствие пуль не испортило и следующую охоту: М. зарядил ружье шомполом и нанизал на него 7 куропаток одним выстрелом, причём птицы тут же изжарились на горячем пруте. Дабы не испортить шкурку великолепной лисицы, барон выстрелил в неё длинной иглой. Пригвоздив зверя к дереву, М. стал хлестать ее плёткой так сильно, что лиса выскочила из своей шубки и убежала голышом.А выстрелив в свинью, гуляющую по лесу с сыном, барон отстрелил поросячий хвостик. Слепая свинья не могла идти дальше, лишившись своего поводыря (она держалась за хвост детёныша, который и вёл ее по тропкам); М. взялся за хвостик и завёл свинью прямо к себе на кухню. Вскоре туда же отправился и кабан: погнавшись за М., кабан застрял клыками в дереве; барону осталось только связать его и отвести домой. В другой раз М. зарядил ружье вишнёвой косточкой, не желая упустить красавца-оленя — правда, зверь все равно убежал.
В 1929 следует арест. С 1931 после освобождения Кедрин поселяется в Подмосковье, служит литконсультантом в издательстве “Молодая гвардия”. Расширяется проблематика его творчества, его интересует “история живая и музейная”, т. е. связь истории с современностью. В 1938 Кедрин создает шедевр русской поэзии XX в. — поэму “Зодчие”, поэтическое воплощение предания о строителях храма Василия Блаженного. Московской юродивой воительнице посвящены стихи “Алена-Старица”, полулегендарному самородку-строителю Федору Коню — поэма “Конь” (1940). Историко-патриотическая тема преобладает в поэзии Кедрина и в годы войны, когда он освобожденный по зрению от воинской службы, добивается назначения его во фронтовую газету “Сокол Родины”: “Дума о России” (1942), “Князь Василько Ростовский” (1942), “Ермак” (1944) и др.
В войну Кедрин заявляет о себе и как крупный поэт-лирик: “Красота”, “Аленушка”, “Россия! Мы любим неяркий свет”, “Мне все мерещится поле с гречихой...”. Он начинает создавать поэму о женщинах трагической судьбы — Евдокии Лопухиной, княжне Таракановой, Прасковье Жемчуговой. Все отчетливее в его стихах звучат православные мотивы:
Когда сраженья стихнут понемногу,
Сквозь мерное дыханье тишины
Услышим мы, как жалуются Богу
Погибшие в последний день войны.
По возвращении с фронта Кедрин замечает за собой слежку. Предчувствие беды не обмануло поэта: спустя три месяца по окончании войны его найдут убитым около полотна железной дороги.
Единственный прижизненный сборник стихов Кедрина “Свидетели” (1940) был жестоко урезан цензурой.
В 1960 —70-е широчайший, всенародный интерес к творческому наследию Кедрина определил его истинное место в русской патриотической поэзии.
Будучи зимой в России, барон заснул прямо в открытом поле, привязав коня к маленькому столбику. Проснувшись, М. увидел, что находится посреди городка, а конь привязан к кресту на колокольне — за ночь снег, полностью занёсший город, растаял, и маленький столбик оказался заснеженной макушкой колокольни. Прострелив уздечку пополам, барон спустил коня. Путешествуя уже не верхом, а в санях, барон встретил волка. От страха М. упал на дно саней и закрыл глаза. Волк перепрыгнул пассажира и сожрал заднюю часть лошади. Под ударами кнута зверь рванулся вперёд, выдавил переднюю часть лошади и впрягся в сбрую. Уже через три часа М. вкатил в Петербург на санях, в которые был запряжён свирепый волк.Увидев на пруду возле дома стаю диких уток, барон бросился с ружьём из дома. М. ударился головой о дверь — из глаз посыпались искры. Уже прицелившись в утку, барон понял, что не захватил с собой кремень, но это его не остановило: он поджёг порох искрами из собственного глаза, ударив его кулаком. Не растерялся М. и во время другой охоты, когда набрёл на озеро, полное уток, когда пуль у него уже не было: барон нанизал уток на бечёвку, приманив птиц кусочком скользкого сала. Утиные «бусы» взлетели и донесли охотника до самого дома; свернув паре уток шеи, барон целым и невредимым спустился в трубу собственной кухни. Отсутствие пуль не испортило и следующую охоту: М. зарядил ружье шомполом и нанизал на него 7 куропаток одним выстрелом, причём птицы тут же изжарились на горячем пруте. Дабы не испортить шкурку великолепной лисицы, барон выстрелил в неё длинной иглой. Пригвоздив зверя к дереву, М. стал хлестать ее плёткой так сильно, что лиса выскочила из своей шубки и убежала голышом.А выстрелив в свинью, гуляющую по лесу с сыном, барон отстрелил поросячий хвостик. Слепая свинья не могла идти дальше, лишившись своего поводыря (она держалась за хвост детёныша, который и вёл ее по тропкам); М. взялся за хвостик и завёл свинью прямо к себе на кухню. Вскоре туда же отправился и кабан: погнавшись за М., кабан застрял клыками в дереве; барону осталось только связать его и отвести домой. В другой раз М. зарядил ружье вишнёвой косточкой, не желая упустить красавца-оленя — правда, зверь все равно убежал.