Я с большим уважением отношусь к Вам и Вашей деятельности по омоложению, которая идет во благо человечеству. Но у меня возникли некоторые вопросы по поводу экспериментальной части Вашего исследования.
Любой человек должен нести ответственность за плоды его трудов, в том числе экспериментов. Уверены ли Вы, что Ваш эксперимент с собакой был удачен? Великое счастье, что он обратим, что обычно невозможно, но если бы пути назад не было, то провели ли бы Вы его повторно, увидев результаты первого опыта?
На мой взгляд эксперимент был неудачен, что Вы и признали сами, потому что и собака пострадала, и человек не получился. Имеется в виду Человек с большой буквы - с душой, с чувствами, с ответственностью за свою жизнь и жизнь других людей. А плодить эксспериментальных Климов Чугункиных не продуктивно и безответственно!
Значение символизма в русской литературе И.Машбиц-Веров В настоящее время вопрос этот приобретает особый интерес. Остро развернувшиеся сейчас дискуссии о значении различных течений западного модернизма, о возможности развития в этой среде крупных художников непосредственно связаны и с определением ценности символизма как русской формации модернизма. Решение поставленной проблемы имеет и практическое значение выяснению путей борьбы за художников, так или иначе оказавшихся в орбите модернистских влияний. И мы уже знаем некоторые работы на эту тему. Так, В. Перцов в статье «Реализм и модернистские течения в русской литературе начала XX века» утверждает: «Целый ряд выдающихся фигур (имеются в виду Блок, Брюсов, Маяковский. — И. М.) выросли в крупнейших художников, отнюдь не порывая с этой (модернистской. — И. М.) средой». А это, очевидно, оказалось возможным потому, что символизм имел ряд положительных сторон росту художников, открывавших им новые перспективы. «Обращение в содержании поэзии к темам города, индустриальным мотивам, а в области формы к тончайшей разработке субъективно-эмоциональной палитры, — пишет В. Перцов, — .оказалось новым шагом в развитии русской поэзии». Сама постановка вопроса, несомненно, своевременна. Полное отрицание какого-либо положительного значения символизма в русской литературе — позиция неоправданная. Между тем, такая точка зрения существует. Для выяснения поставленного вопроса уместно вспомнить его историю. Д. Мережковский так определял то новое, что принес в русскую литературу символизм и что, по его мнению, открывало путь искусству будущего. «Утилитаризм и позитивизм движения 60-х годов» были «отрицанием красоты и поэзии». «Народнический реализм» позднейших годов считал своей «святыней гражданские мотивы в искусстве, вопросы общественной справедливости», но ставил эти вопросы неверно, обедненно, «позитивно». А вот «люди современного поколения, подобные Минскому,— перенесли их на более широкую арену». И в обновленном и обогащенном виде они представали, как «вопросы о бесконечном, о смерти, о Боге». Будущее принадлежит «новому течению» потому, что оно несет, как пишет Мережковский, «мистическое содержание», открывающее новые и глубокие миры мыслей и чувств. А в органическом единстве с этим пришла и новая форма: «символы и расширение художественной чувствительности, импрессионизм». Вяч. Иванов (в частности в своей программной статье «Заветы символизма») утверждает, как мы видели, то же самое. Итак, по существу сами символисты создали версию об особом своем значении в русской литературе. Версию о том, что они открыли новый, неимоверно обогащенный, в сравнении с духовный мир человека; что введенные ими новые формы творчества — это небывалого «расширения художественной чувствительности», открытие новых путей для воплощения тончайших, недоступных ранее, чувств и т. п. Понятно, почему символисты создали такую теорию. Они верили в великую «истину» открытых ими «иных миров» и считали свой собственный духовный мир вершиной человеческой культуры. Но вот в последнее время и у нас возродилась или, во всяком случае, возрождается такая точка зрения.
Здравствуйте, господин Преображенский!
Я с большим уважением отношусь к Вам и Вашей деятельности по омоложению, которая идет во благо человечеству. Но у меня возникли некоторые вопросы по поводу экспериментальной части Вашего исследования.
Любой человек должен нести ответственность за плоды его трудов, в том числе экспериментов. Уверены ли Вы, что Ваш эксперимент с собакой был удачен? Великое счастье, что он обратим, что обычно невозможно, но если бы пути назад не было, то провели ли бы Вы его повторно, увидев результаты первого опыта?
На мой взгляд эксперимент был неудачен, что Вы и признали сами, потому что и собака пострадала, и человек не получился. Имеется в виду Человек с большой буквы - с душой, с чувствами, с ответственностью за свою жизнь и жизнь других людей. А плодить эксспериментальных Климов Чугункиных не продуктивно и безответственно!
Простите меня за мое мнение!
С уважением (Ваша подпись)
Удачи!
Значение символизма в русской литературе И.Машбиц-Веров В настоящее время вопрос этот приобретает особый интерес. Остро развернувшиеся сейчас дискуссии о значении различных течений западного модернизма, о возможности развития в этой среде крупных художников непосредственно связаны и с определением ценности символизма как русской формации модернизма. Решение поставленной проблемы имеет и практическое значение выяснению путей борьбы за художников, так или иначе оказавшихся в орбите модернистских влияний. И мы уже знаем некоторые работы на эту тему. Так, В. Перцов в статье «Реализм и модернистские течения в русской литературе начала XX века» утверждает: «Целый ряд выдающихся фигур (имеются в виду Блок, Брюсов, Маяковский. — И. М.) выросли в крупнейших художников, отнюдь не порывая с этой (модернистской. — И. М.) средой». А это, очевидно, оказалось возможным потому, что символизм имел ряд положительных сторон росту художников, открывавших им новые перспективы. «Обращение в содержании поэзии к темам города, индустриальным мотивам, а в области формы к тончайшей разработке субъективно-эмоциональной палитры, — пишет В. Перцов, — .оказалось новым шагом в развитии русской поэзии». Сама постановка вопроса, несомненно, своевременна. Полное отрицание какого-либо положительного значения символизма в русской литературе — позиция неоправданная. Между тем, такая точка зрения существует. Для выяснения поставленного вопроса уместно вспомнить его историю. Д. Мережковский так определял то новое, что принес в русскую литературу символизм и что, по его мнению, открывало путь искусству будущего. «Утилитаризм и позитивизм движения 60-х годов» были «отрицанием красоты и поэзии». «Народнический реализм» позднейших годов считал своей «святыней гражданские мотивы в искусстве, вопросы общественной справедливости», но ставил эти вопросы неверно, обедненно, «позитивно». А вот «люди современного поколения, подобные Минскому,— перенесли их на более широкую арену». И в обновленном и обогащенном виде они представали, как «вопросы о бесконечном, о смерти, о Боге». Будущее принадлежит «новому течению» потому, что оно несет, как пишет Мережковский, «мистическое содержание», открывающее новые и глубокие миры мыслей и чувств. А в органическом единстве с этим пришла и новая форма: «символы и расширение художественной чувствительности, импрессионизм». Вяч. Иванов (в частности в своей программной статье «Заветы символизма») утверждает, как мы видели, то же самое. Итак, по существу сами символисты создали версию об особом своем значении в русской литературе. Версию о том, что они открыли новый, неимоверно обогащенный, в сравнении с духовный мир человека; что введенные ими новые формы творчества — это небывалого «расширения художественной чувствительности», открытие новых путей для воплощения тончайших, недоступных ранее, чувств и т. п. Понятно, почему символисты создали такую теорию. Они верили в великую «истину» открытых ими «иных миров» и считали свой собственный духовный мир вершиной человеческой культуры. Но вот в последнее время и у нас возродилась или, во всяком случае, возрождается такая точка зрения.