Челкаш не ожидал от простодушного гаврилы такой жадности в деньгам. гаврила чуть не убил челкаша, унижался, просил деньги. васька челкаш, хоть и вор, дерзко идущий на риск, не понимает, как человек так может унижаться. он бросает деньги и уходит. всё это происходит на берегу моря без свидетелей. советую прочитать финал, там одна страница, зато в голове всё будет.основной приём сцены - противопоставление по линии отношения к собственности, к закрепощающей её сущности. мечта гаврилы оказывается мечтой, ведущей к рабству. деньги давали ему всё: почёт, довольство, веселье. и ради достижения этой мелкой, корыстной мечты гаврила пытается убить челкаша. ужаснувшись содеянному, он просит прощения у своего подельника. челкаш отрицает власть денег, презирает унижающегося ради них и готового пойти на убийство гаврилу. события показаны на фоне романтического морского пейзажа. море - средство изображения психологии героев. челкаш любит море, символ свободы, чувствует родство с ним, а гаврила боится его. море - свидетель его преступления, оно проснулось и "выло, швыряло волны" на песок. таким образом, носителем нравственного начала оказывается не добродушный деревенский парень, а вор гришка челкаш, в итоге поступивший благородно и великодушно: отдал деньги напарнику и простил его. хотя образ челкаша противоречив: вольнолюбивый, благородный, с чувством собственного достоинства, но жестокий, непредсказуемый, презрительный к людям. другой ответ
Говорят, что собирались поставить или уже поставили памятник бойцу василию теркину. памятник герою — вещь вообще редкая, а в нашей стране в особенности. но мне кажется, что герой твардовского заслужил эту честь по праву. ведь вместе с ним памятник получают и миллионы тех, кто так или иначе походил на василия, кто любил свою страну и не жалел своей крови, кто находил выход из трудного положения и умел шуткой скрасить фронтовые трудности, кто любил поиграть или послушать музыку на привале. многие из них не обрели даже своей могилы (как-то показывали по телевизору). пусть же памятник василию теркину будет и им надгробием. в библиотеке, куда я пришел, чтобы взять поэму, мне досталось интересное издание: вместе с текстом были помещены письма читателей «василия теркина» с 1942 по 1970 годы и ответ читателям «как был написан „василий теркин“. перелистывая эти разнообразные письма читателей, я убедился, что поэма твардовского была действительно народной, вернее, солдатской поэмой. по воспоминаниям солженицына, солдаты его батареи из многих книг предпочли больше всего ее да „войну и мир“ толстого. в своем небольшом сочинении мне бы хотелось остановиться прежде всего на том, что же мне лично больше всего нравится в поэме и ее герое. больше всего мне нравится в произведении александра трифоновича язык, легкий, образный, народный. стихи его так и запоминаются сами. по душе необычность книги, то, что она как бы без начала и конца. словно ты вновь встретился со старым другом, которого тебе представлять не надо. а потом расстался с ним. что же, это жизнь… и то, что автор предлагает: словом, книгу с середины и начнем. а там пойдет. это, думается, делает героя и ближе, и понятнее. правильно и то, что поэт приписал теркину не так уж много геройских подвигов. одного сбитого самолета да взятого языка вполне достаточно. а ведь, по признанию самого твардовского, он чуть было не увлекся „сюжетностью“. хотел „заставить“ теркина перейти линию фронта и действовать в тылу у противника на смоленщине ( кстати, родине самого автора). но чувство меры не дало этого сделать. недаром же александр исаевич солженицын в своих воспоминаниях „бодался теленок с дубом“ восхищался этим чувством меры у твардовского. он, в частности, писал, что, не имея свободы сказать полную правду о войне, твардовский останавливался перед каждой ложью чуть не на последнем миллиметре, но нигде этого барьера не переступил. оттого и вышло чудо! если бы меня спросили, почему василий теркин стал одним из моих любимых героев, я бы сказал: „он по душе мне жизнелюбием. смотрите, он на фронте, где каждый день смерть, где никто “не заколдован от осколка-дурака, от любой дурацкой пули»