У Лидии Михайловны было «правильное и потому не слишком живое лицо с прищуренными, чтобы скрыть в них косинку, глазами»: тугая редко раскрывающаяся до конца улыбка и совсем чёрные, коротко остриженные волосы». Сам себе подросток объясняет это тем, что Лидии Михайловне, учительнице неродного языка, надо «приноравливаться к чужой речи», отчего «голос без свободы сел, ослаб, как у птички в клетке, жди теперь, когда он опять разойдётся и окрепнет». Переход от прямой речи к косвенной, здесь едва уловииый, создаёт впечатление у читателя, что мальчик, хотя и видит «недостатки» учительницы, вместе с тем любит её, сожалея о её, как ему представляется, неблагодарной профессии
У Лидии Михайловны было «правильное и потому не слишком живое лицо с прищуренными, чтобы скрыть в них косинку, глазами»: тугая редко раскрывающаяся до конца улыбка и совсем чёрные, коротко остриженные волосы». Сам себе подросток объясняет это тем, что Лидии Михайловне, учительнице неродного языка, надо «приноравливаться к чужой речи», отчего «голос без свободы сел, ослаб, как у птички в клетке, жди теперь, когда он опять разойдётся и окрепнет». Переход от прямой речи к косвенной, здесь едва уловииый, создаёт впечатление у читателя, что мальчик, хотя и видит «недостатки» учительницы, вместе с тем любит её, сожалея о её, как ему представляется, неблагодарной профессии