Секрет здесь в том, что и сказка насыщена такими подробностями, которым мы верим сразу же, потому что они жизненны. О тех реальных людях, которые в качество персонажей выведены на страницах «Тома Сойера», литературоведам удалось кое-что разузнать (а кое-что сообщил сам Твен), и выяснилось, что в жизни они были не совсем такие, как в повести. Ну, например, вдову Дуглас в действительности звали миссис Холлидей, и она вправду отличалась гостеприимством, заботливостью и щедростью. Но в повести Твен умолчал, что этой миссис Холлидей больше всего в мире хотелось снова выйти замуж, она заманивала к себе возможных женихов, намного ее моложе, и еще гадалок, которым всегда сообщала, что в юности ей напророчили трех супругов, а пока был только один.
Миссис Холлидей была по-своему симпатичная, радушная женщина - это в книге осталось, а вот о том, насколько убогими мыслями и желаниями она жила, Твен решил не упоминать. В «Томе Сойере» буквально каждая глава должна была светиться радостью. А если на горизонте героев появлялись предвестия бури, то и буря в конечном счете оказывалась нестрашной - быстро проносилась, не причинив ущерба, и мир снова сиял первозданной красотой. И люди должны были быть под стать такому миру - чуточку смешные, добрые и ласковые, ну разве что за исключением Индейца Джо да еще учителя Доббинса.
Под пером другого писателя, наверное, дала бы себя почувствовать умиленность этой кажущейся гармонией, а стало быть, пробилась и неверная нота. Но ничего этого нет у Твена. Он описывал историю своих ранних лет, и в главном он был верен правде. До него американская литература не знала художника с подобной неукоснительной верностью воссоздать мысли, интересы, побуждения, чувства, весь строй души совсем еще юного героя, у которого, однако, свои твердые понятия об окружающей жизни, свой взгляд на вещи, свод логика. Нам эти понятия и эта логика могут показаться наивными, забавными, могкет быть, и нелепыми, но мы и на секунду не усомнимся в том, что подростки, жившие в Санкт-Петербурге ла Миссисипи, могли думать и чувствовать только так, как показал Твен,
И сотого мы как бы вес время рядом с ними, деля все их тревоги и радуясь всем их удачам. Это мы сами, а не только Том с Геком, погружаемся в звенящую тишину летнего полдня. И ищем сокровища в .та и их таенных опустевших домах горожан, которые разъехались кто на Запад, кто на Юг. И подкладываем ужей в рабочую корзинку тети Полли, наслаждаясь ее испуганными кринами. И томимся в воскресной школе, придумывая что-нибудь необыкновенное,- прорываем подземный ход, ведущий через два океана прямехонько в Китай, вывешиваем черный пиратский флаг на корме полусгнившей барки, которой доберешься разве что до Джексонова острова посредине реки.
Кажется, чего было проще - припомнить разные разности из д,алекс»й детской норы да и описать все так, как происходило с самим автором, когда он был десятилетним мальчиком в ткхом городе Ганнибале. Но и книга получилась бы другая. Получились бы мемуары. Если их пишет незаурядный человек, они бывают удивительно интересными. У Твена тоже есть книга воспоминаний - «Автобиография». Это прекрасная книга, умная, богатая наблюдениями и иронией. И все-таки во всем мире читают прежде всего «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Геклъберри Финна». Их читают уже целый век. Сегодня их любят не меньше, чем его лет назад, когда Том и Гек впервые представились читателю.
Наверное, все дело в том, что эти повести - больше, чем автобиография Сзмюэла Клеменса, который их написал. В них есть то, что не умирает со смертью человека, который прожил свою жизнь и под старость оглянулся на нее, чтобы снова перебрать и самые радостные, и самые печальные страницы, подводя итог. В них есть чудо искусства.
Художник прикасается к такой ему знакомой и такой на вид безликой, бесцветной провинциальной американской жизни столетия. И за ее скучной размеренностью он обнаруживает удивительное богатство. Однообразие бестревожного быта вдруг расцвечивается яркими красками не книжной, а. истинной романтики. Мир овеян тайной, в нем все захватывающе интересно, неожиданно. И сколько чудес, сколько поразительных случайностей на каждом шагу!
Впрочем, если героя Твена и посещают мысли о том, что жизнь сложна и таит в себе жестокие драмы, то вслух он этих мыслей не высказывает, В конце концов, он всего лишь мальчишка, пока почти и не соприкасавшийся с миром взрослых, живущий собственными интересами, собственными детскими увлечениями и надеждами. А у Тома такой уж характер, что ему бы только играть, выдумывать все новые л новые приключения, отдаваясь им самозабвенно.
Согласно сюжету, в прямой конфликт вступают Фома Кузьмич, по прозвищу Бирюк (так называют в Орловской губернии одинокого и угрюмого человека), лесник, честно выполняющий свои обязанности по охране леса, и бедный крестьянин, которого нужда заставила воровать дрова. Рассказчик-охотник, оказавшийся в доме лесника из-за начавшейся непогоды, становится свидетелем этого инцидента. Он наблюдает за тем, как даже во время разбушевавшейся грозы Бирюк едет в лес, чтобы поймать с поличным воришку.
Сам Бирюк тоже беден, тем более вынужден один воспитывать детей, потому что жена его бросила — убежала с «проезжим мещанином». Но для него воровство — последнее дело, поэтому он беспощадно выявляет нарушителей и готов наказывать их по справедливости. Только где она, эта справедливость? Все в избе лесника указывает на нищету, отчего у рассказчика даже «сердце … заныло». Дети голодают, едят такой хлеб, что барин есть и не станет. Сам Бирюк недоверчив, угрюм и немногословен, искренность трудно ему дается. И хотя охотник получает приют, а Бирюк даже готов проводить его до дома, так как «в лесу шалят», обнаружив нарушителя, такого же, как он, бедолагу, лесник становится беспощадным судьей. Не зря автор в его характеристике использует такие сравнения: «окрестные мужики боялись как огня», «нагрянет, как снег на голову».
Слушая жалобные объяснения мужика о том, что он вынужден был воровать «с голодухи» и ему «круто приходится», Бирюк молчит, потом оправдывается тем, что и он подневольный, с него «взыщут». Тургенев мастерски показывает, как в душе героя происходит внутренняя борьба. Он готов посочувствовать бедному мужику, вынужденному в непогоду воровать лес у барина, чтобы истопить печь и приготовить еду для голодной семьи, но «держит лицо» — оставляет нарушителя взаперти. И только когда вконец отчаявшийся мужик называет лесника «зверем» и «душегубцем окаянным», Бирюк изменяет свое отношение.
Бедняк готов принять наказание, даже смерть, но обвинив лесника в бесчеловечности, он добивается неожиданного эффекта — Бирюк его отпустил: «одним поворотом сдернул с локтей мужика кушак», а потом схватил за шиворот, нахлобучил шапку прямо на глаза и вытолкал его в открытую дверь. Так неожиданно для всех разрешился внутренний конфликт героя: жестокость, навязанная долгом службы, уступила место сочувствию и пониманию чужой беды.
Дополнительным средством характеристики главного героя становится пейзаж. На протяжении всего развития действия бушует гроза, как будто проводя параллель с грозой в душе Бирюка. Да и сам лесник — гроза для местных крепостных крестьян. Но совершив человеческий поступок, Бирюк испытывает освобождение от тяжести давившего его чувства долга. По закону, лесник, не поймавший вора, должен возместить стоимость срубленных деревьев. Если он не мог этого сделать, то его могли судить и даже сослать в Сибирь. Но обвинение в бесчеловечности от своего же брата мужика становится для него тяжелее страха наказания, поэтому он отпускает вора и отдает ему лошадь.
Миссис Холлидей была по-своему симпатичная, радушная женщина - это в книге осталось, а вот о том, насколько убогими мыслями и желаниями она жила, Твен решил не упоминать. В «Томе Сойере» буквально каждая глава должна была светиться радостью. А если на горизонте героев появлялись предвестия бури, то и буря в конечном счете оказывалась нестрашной - быстро проносилась, не причинив ущерба, и мир снова сиял первозданной красотой. И люди должны были быть под стать такому миру - чуточку смешные, добрые и ласковые, ну разве что за исключением Индейца Джо да еще учителя Доббинса.
Под пером другого писателя, наверное, дала бы себя почувствовать умиленность этой кажущейся гармонией, а стало быть, пробилась и неверная нота. Но ничего этого нет у Твена. Он описывал историю своих ранних лет, и в главном он был верен правде. До него американская литература не знала художника с подобной неукоснительной верностью воссоздать мысли, интересы, побуждения, чувства, весь строй души совсем еще юного героя, у которого, однако, свои твердые понятия об окружающей жизни, свой взгляд на вещи, свод логика. Нам эти понятия и эта логика могут показаться наивными, забавными, могкет быть, и нелепыми, но мы и на секунду не усомнимся в том, что подростки, жившие в Санкт-Петербурге ла Миссисипи, могли думать и чувствовать только так, как показал Твен,
И сотого мы как бы вес время рядом с ними, деля все их тревоги и радуясь всем их удачам. Это мы сами, а не только Том с Геком, погружаемся в звенящую тишину летнего полдня. И ищем сокровища в .та и их таенных опустевших домах горожан, которые разъехались кто на Запад, кто на Юг. И подкладываем ужей в рабочую корзинку тети Полли, наслаждаясь ее испуганными кринами. И томимся в воскресной школе, придумывая что-нибудь необыкновенное,- прорываем подземный ход, ведущий через два океана прямехонько в Китай, вывешиваем черный пиратский флаг на корме полусгнившей барки, которой доберешься разве что до Джексонова острова посредине реки.
Кажется, чего было проще - припомнить разные разности из д,алекс»й детской норы да и описать все так, как происходило с самим автором, когда он был десятилетним мальчиком в ткхом городе Ганнибале. Но и книга получилась бы другая. Получились бы мемуары. Если их пишет незаурядный человек, они бывают удивительно интересными. У Твена тоже есть книга воспоминаний - «Автобиография». Это прекрасная книга, умная, богатая наблюдениями и иронией. И все-таки во всем мире читают прежде всего «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Геклъберри Финна». Их читают уже целый век. Сегодня их любят не меньше, чем его лет назад, когда Том и Гек впервые представились читателю.
Наверное, все дело в том, что эти повести - больше, чем автобиография Сзмюэла Клеменса, который их написал. В них есть то, что не умирает со смертью человека, который прожил свою жизнь и под старость оглянулся на нее, чтобы снова перебрать и самые радостные, и самые печальные страницы, подводя итог. В них есть чудо искусства.
Художник прикасается к такой ему знакомой и такой на вид безликой, бесцветной провинциальной американской жизни столетия. И за ее скучной размеренностью он обнаруживает удивительное богатство. Однообразие бестревожного быта вдруг расцвечивается яркими красками не книжной, а. истинной романтики. Мир овеян тайной, в нем все захватывающе интересно, неожиданно. И сколько чудес, сколько поразительных случайностей на каждом шагу!
Впрочем, если героя Твена и посещают мысли о том, что жизнь сложна и таит в себе жестокие драмы, то вслух он этих мыслей не высказывает, В конце концов, он всего лишь мальчишка, пока почти и не соприкасавшийся с миром взрослых, живущий собственными интересами, собственными детскими увлечениями и надеждами. А у Тома такой уж характер, что ему бы только играть, выдумывать все новые л новые приключения, отдаваясь им самозабвенно.
Сам Бирюк тоже беден, тем более вынужден один воспитывать детей, потому что жена его бросила — убежала с «проезжим мещанином». Но для него воровство — последнее дело, поэтому он беспощадно выявляет нарушителей и готов наказывать их по справедливости. Только где она, эта справедливость? Все в избе лесника указывает на нищету, отчего у рассказчика даже «сердце … заныло». Дети голодают, едят такой хлеб, что барин есть и не станет. Сам Бирюк недоверчив, угрюм и немногословен, искренность трудно ему дается. И хотя охотник получает приют, а Бирюк даже готов проводить его до дома, так как «в лесу шалят», обнаружив нарушителя, такого же, как он, бедолагу, лесник становится беспощадным судьей. Не зря автор в его характеристике использует такие сравнения: «окрестные мужики боялись как огня», «нагрянет, как снег на голову».
Слушая жалобные объяснения мужика о том, что он вынужден был воровать «с голодухи» и ему «круто приходится», Бирюк молчит, потом оправдывается тем, что и он подневольный, с него «взыщут». Тургенев мастерски показывает, как в душе героя происходит внутренняя борьба. Он готов посочувствовать бедному мужику, вынужденному в непогоду воровать лес у барина, чтобы истопить печь и приготовить еду для голодной семьи, но «держит лицо» — оставляет нарушителя взаперти. И только когда вконец отчаявшийся мужик называет лесника «зверем» и «душегубцем окаянным», Бирюк изменяет свое отношение.
Бедняк готов принять наказание, даже смерть, но обвинив лесника в бесчеловечности, он добивается неожиданного эффекта — Бирюк его отпустил: «одним поворотом сдернул с локтей мужика кушак», а потом схватил за шиворот, нахлобучил шапку прямо на глаза и вытолкал его в открытую дверь. Так неожиданно для всех разрешился внутренний конфликт героя: жестокость, навязанная долгом службы, уступила место сочувствию и пониманию чужой беды.
Дополнительным средством характеристики главного героя становится пейзаж. На протяжении всего развития действия бушует гроза, как будто проводя параллель с грозой в душе Бирюка. Да и сам лесник — гроза для местных крепостных крестьян. Но совершив человеческий поступок, Бирюк испытывает освобождение от тяжести давившего его чувства долга. По закону, лесник, не поймавший вора, должен возместить стоимость срубленных деревьев. Если он не мог этого сделать, то его могли судить и даже сослать в Сибирь. Но обвинение в бесчеловечности от своего же брата мужика становится для него тяжелее страха наказания, поэтому он отпускает вора и отдает ему лошадь.