Заметьте: уже всего лишь птица, а не чародейка-кукушка.
Весь строй этого орловского стихотворения отличен от стихотворения Твардовского «Я убит подо Ржевом...». И все-таки нервный корешок правды у них один.
И былинка все та же — вот щемит, щемит она на ветру то ли в строке, то ли за строкой где-то... Тридцать лет, как отгромыхала, война, а вот — щемит. Щемит и, как на каком-то знобком оселочке пережитого, вострит нашу память, покою не дает...
И так — через все богатое, многомерное творчество Сергея Сергеевича Орлова, через все его книги от первого сборника до избранного. И тут каждый раздел — раздел не просто, а раздел-перекат, как на северной ключевой черемуховой реке. И вся эта река, звонкоструйная, чистая, полнит собой глубокое Белое озеро — озеро рождества поэта, озеро его юности.
Я знал, что Сергей Орлов работает над новой книгой, знал и даже поторапливал его при встречах: хотелось, чтобы она у него поскорей вышла.
Но Орлов, как всегда, умел не торопиться — так он любил свою работу — и, как всегда, оставался верен своему рабочему шагу: шел, как и шел — ровно, уверенно, без суетных рывков и досадных срывов.
И это не только в творчестве.
Это у Орлова было во всем.
Это — и в слове, и в деле.
Это — и в службе, и в дружбе.
Это — в самом характере Орлова, в его, я бы сказал, северянской первооснове, в уставе души: уж если делать, так добротно, уж если баять, так красно.
И — совестливо!
Вот первопункт его жизненной и творческой заповеди. И поэтому все, к чему так или иначе имел касательство Орлов: Орлов — руководитель семинара, Орлов-секретарь Орлов-докладчик — все, все говорило нам, что это его — личностно орловское. Его — обстоятельное, талантливое, яркое.
А ярче и талантливее всего это проявлялось в стихах.
И мы ждали от него новых стихов.
Ждали новую книгу...
И вдруг — во что до сих пор никак не хочется верить — Орлов? не стало.
Для нас, близких друзей поэта, весть о его кончине сперва показалась какой-то чудовищной нелепостью, граничащей с обманом: как так?! Вроде бы особенно ни на что не жаловался, не докучал врачам, и вдруг!..
Но в том-то все и дело, что это не совсем так, «вдруг».
Была война. Была та самая Великая, изо дня в день четыре года смертно полыхавшая война, на которой Орлов, дважды горевший в танке, чудом, можно сказать, уцелел. Она, та война, была не только тысячеверстой линией огня и крови, линией поминутной смерти и мучительной каждодневной боли, но и многолетней, обращенной сюда, в сторону нашего сегодня, полосой чудовищных разрушений, пожарищ, пустырей, полосой ноющих к непогоде ран, полосой безутешных материнских и вдовьих слез, полем перенапряженных нервов, полем памяти, полем пережитого.
СочинениеМОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В ИСТОРИЮ ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫНа уроках литературы я совершил увлекательное путешествие в историю детской литературы.В начале путешествия, я узнал, что в Х-ХV веках еще не было детской литературы, она только начала зарождаться, поэтому дети читали религиозные книги, а также отрывки из летописей. Первая русская летопись называлась «Повесть временных лет». Ее составили несколько монахов-летописцев. Из главы «Изобретение славянской азбуки» я узнал, что славянскую азбуку создали Кирилл и Мефодий, искусные философы. Они перевели Апостол, Евангелие и другие книги.Первой рукописной книгой для детей стал учебник латинского языка «Донатус». Его автор Д. Герасимов, очень талантливый человек. Я прочитал его сказку «О поселянине и медведице».Путешествие продолжалось, и было интересно узнать, когда появились первые печатные книги для детей? Оказалось, что первую печатную книгу в 1574 году составил русский первопечатник Иван Федоров. Это была «Азбука».Дальше я отправился в ХVII век в Чудов монастырь, где познакомился со справщиком Савватием – образованным и уважаемым человеком. Он написал первые стихи для детей. Мы даже пробовали переводить отрывки из его стихотворений на современный язык. Я узнал еще о двух поэтах, которые писали для детей. Это – Симеон Полоцкий и Карион Истомин. Из книги «Рифмологион» мне понравились приветствия от детей.Отче мой честный, мне любимый зело,Живи век долгий здраво и весело.А мене изволь в любви си хранити,Иже тя имам сынолюбно чтити.Попав в ХVIII век, я открыл самое интересное! Русская императрица Екатерина II написала восемь книг для детей. Книги были самые разные: сказки, рассказы, азбука. После этого я попал в сон мальчика, который прочитал «Слово о полку Игореве» - литературный памятник неизвестного автора. Это был сон маленького Сережи Аксакова, который , когда вырос, стал писателем. Интересно было узнать, что он страстно любил читать. Сережа даже читал « Домашний лечебник Бухана».В этом путешествии я познакомился с писателями: Сергеем Аксаковым, Андреем Болотовым, Николаем Новиковым. Новиков издавал первый журнал для детей «Детское чтение для сердца и разума». Меня глубоко тронула статья «Крестьянское состояние». Автор учит уважать любого человека, кем бы он ни был.Путешествие закончилось, а я понял, что книга – это бесценный дар, который надо бережно хранить, а главное – ЧИТАТЬ, чтобы быть образованным, мудрым и грамотным человеком! И я думаю, что труд Кирилла и Мефодия велик, иначе не было бы письменности, а, значит, и детских книг.
Весь строй этого орловского стихотворения отличен от стихотворения Твардовского «Я убит подо Ржевом...». И все-таки нервный корешок правды у них один.
И былинка все та же — вот щемит, щемит она на ветру то ли в строке, то ли за строкой где-то... Тридцать лет, как отгромыхала, война, а вот — щемит. Щемит и, как на каком-то знобком оселочке пережитого, вострит нашу память, покою не дает...
И так — через все богатое, многомерное творчество Сергея Сергеевича Орлова, через все его книги от первого сборника до избранного. И тут каждый раздел — раздел не просто, а раздел-перекат, как на северной ключевой черемуховой реке. И вся эта река, звонкоструйная, чистая, полнит собой глубокое Белое озеро — озеро рождества поэта, озеро его юности.
Я знал, что Сергей Орлов работает над новой книгой, знал и даже поторапливал его при встречах: хотелось, чтобы она у него поскорей вышла.
Но Орлов, как всегда, умел не торопиться — так он любил свою работу — и, как всегда, оставался верен своему рабочему шагу: шел, как и шел — ровно, уверенно, без суетных рывков и досадных срывов.
И это не только в творчестве.
Это у Орлова было во всем.
Это — и в слове, и в деле.
Это — и в службе, и в дружбе.
Это — в самом характере Орлова, в его, я бы сказал, северянской первооснове, в уставе души: уж если делать, так добротно, уж если баять, так красно.
И — совестливо!
Вот первопункт его жизненной и творческой заповеди. И поэтому все, к чему так или иначе имел касательство Орлов: Орлов — руководитель семинара, Орлов-секретарь Орлов-докладчик — все, все говорило нам, что это его — личностно орловское. Его — обстоятельное, талантливое, яркое.
А ярче и талантливее всего это проявлялось в стихах.
И мы ждали от него новых стихов.
Ждали новую книгу...
И вдруг — во что до сих пор никак не хочется верить — Орлов? не стало.
Для нас, близких друзей поэта, весть о его кончине сперва показалась какой-то чудовищной нелепостью, граничащей с обманом: как так?! Вроде бы особенно ни на что не жаловался, не докучал врачам, и вдруг!..
Но в том-то все и дело, что это не совсем так, «вдруг».
Была война. Была та самая Великая, изо дня в день четыре года смертно полыхавшая война, на которой Орлов, дважды горевший в танке, чудом, можно сказать, уцелел. Она, та война, была не только тысячеверстой линией огня и крови, линией поминутной смерти и мучительной каждодневной боли, но и многолетней, обращенной сюда, в сторону нашего сегодня, полосой чудовищных разрушений, пожарищ, пустырей, полосой ноющих к непогоде ран, полосой безутешных материнских и вдовьих слез, полем перенапряженных нервов, полем памяти, полем пережитого.
Танкисты спят, как запорожцы, в травы
Закинув руки, растрепав чубы...