Непонимание истинной сущности и новизны державинской поэзии большинством публики определили желание поэта самому сформулировать программное своеобразие своих од. В 1795 году, следуя примеру Горация, он пишет стихотворение «Памятник,», в котором так определяет свое право на бессмертие: Всяк будет помнить то в народах неисчетных, Как из безвестности я тем известен стал, Что первый я дерзнул в забавном русском слоге О добродетелях Фелицы возгласить, В сердечной простоте беседовать о боге И истины царям с улыбкой говорить. Главной особенностью эстетической поэзии Державина была искренность. Когда он хвалил императрицу – он не льстил, но писал Правду, веря, что приписываемые добродетели действительно были ей свойственны. В стихах он наиболее точно определял свои поэтические принципы. «Памятник» - в этом смысле важнейший эстетический документ. Опираясь на традицию, поэт открывал существо своего художественного новаторства, которое и должно было обеспечить «бессмертие». Постараемся исторически понять смысл державинских слов-определений, гарантирующих это бессмертие. «Первый я дерзнул в забавном русском слоге…» В чем «дерзость» Державина? В отступлении от знаменитых «правил» классицизма. Правила эти требовали, чтобы поэт «вещал», провозглашал в виде вечных истин те абстрактные добродетели, которые «положены» императорскому сану и выражались общим для од слогом. Державин же создал «забавный русский слог ему раскрывать во всем, о чем бы он ни писал, свою личность. Шутка выявляла индивидуальный склад ума, манеру понимать вещи и взгляд на мир, свойственный именно данному поэту, его личное отношение к Екатерине II – человеку, с характерными для него привычками, делами, заботами. Высокая простота лексического ряда, ямб как нельзя лучше воплощают спокойный, уверенный, далекий от мирской суеты ход размышлений.
Жили-были в старой избушке старик со своей старухой. Старик ивовые прутья режет, корзинки плетёт, а старуха лён ткёт. Тем и кормятся.
Вот сидят они, трудятся:
— Ох, дед, трудно нам стало работать: у меня прялка сломалась!
— Да-да, а у меня гляди-ка, ручка у ножа треснула, едва держится.
— Сходи-ка ты в лес, старик, выруби деревце, сделаем новую прялку да ручку к ножу.
— И то верно, пойду.
Пошёл старик в лес. Приглядел он хорошее деревце. Только замахнулся он топором, а из чащи Лесной Дед выходит. В мохнатые ветки одет, в волосах шишки еловые, в бороде шишки сосновые, седые усы до земли висят, глаза огоньками зелёными горят.
— Не трогай, — говорит, — моих деревьев: ведь они все живые, тоже жить хотят. Лучше попроси у меня, чего тебе надобно, — всё дам.
Удивился старик, обрадовался. Пошёл домой со старухой посоветоваться. Сели они рядком перед избой на лавочку. Старик и спрашивает:
— Ну, старуха, чего мы у Лесного Деда просить будем? Хочешь — много-много денег попросим? Он даст.
— А на что нам, старик? Нам их и прятать негде. Нет, старик, не надо нам денег!
— Ну, хочешь, попросим большое-пребольшое стадо коров и овец?
— А на что нам, старик? Нам с ним и не управиться будет. Есть у нас коровушка — молоко даёт, есть шесть овечек — шерсть дают. На что нам больше? Не надо!
— А может быть, старуха, мы у Лесного Деда тысячу курочек попросим?
— Да что ты, старик, чего выдумал? Чем же мы их кормить станем? Что с ними делать будем? Есть у нас три курочки-хохлатки, есть Петя-петушок — нам и довольно.
Думали, думали старик со старухой — ничего придумать не могут: всё, что нужно, у них есть, а чего нет, то они своими трудами всегда заработать могут. Встал старик с лавки и говорит:
— Я, старуха, придумал, чего у Лесного Деда просить надо!
Пошёл он в лес. А навстречу ему Лесной Дед, в мохнатые ветки одет, в волосах шишки еловые, в бороде шишки сосновые, седые усы до земли висят, глаза огоньками зелёными горят.
— Ну как, мужичок, надумал, чего тебе надобно?
— Надумал, — старик говорит. — Сделай так, чтобы наша прялка да ножик никогда не ломались да чтобы руки у нас всегда здоровыми были. Тогда мы всё, что нам нужно, сами себе заработаем.
— Будь по-вашему, — Лесной Дед отвечает.
И живут-поживают с тех пор старик со старухой. Старик ивовые прутья режет, корзинки плетёт, старуха шерсть прядёт, рукавицы вяжет.
Всяк будет помнить то в народах неисчетных,
Как из безвестности я тем известен стал,
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о боге
И истины царям с улыбкой говорить.
Главной особенностью эстетической поэзии Державина была искренность. Когда он хвалил императрицу – он не льстил, но писал Правду, веря, что приписываемые добродетели действительно были ей свойственны. В стихах он наиболее точно определял свои поэтические принципы. «Памятник» - в этом смысле важнейший эстетический документ. Опираясь на традицию, поэт открывал существо своего художественного новаторства, которое и должно было обеспечить «бессмертие».
Постараемся исторически понять смысл державинских слов-определений, гарантирующих это бессмертие. «Первый я дерзнул в забавном русском слоге…» В чем «дерзость» Державина? В отступлении от знаменитых «правил» классицизма. Правила эти требовали, чтобы поэт «вещал», провозглашал в виде вечных истин те абстрактные добродетели, которые «положены» императорскому сану и выражались общим для од слогом. Державин же создал «забавный русский слог ему раскрывать во всем, о чем бы он ни писал, свою личность. Шутка выявляла индивидуальный склад ума, манеру понимать вещи и взгляд на мир, свойственный именно данному поэту, его личное отношение к Екатерине II – человеку, с характерными для него привычками, делами, заботами.
Высокая простота лексического ряда, ямб как нельзя лучше воплощают спокойный, уверенный, далекий от мирской суеты ход размышлений.
Жили-были в старой избушке старик со своей старухой. Старик ивовые прутья режет, корзинки плетёт, а старуха лён ткёт. Тем и кормятся.
Вот сидят они, трудятся:
— Ох, дед, трудно нам стало работать: у меня прялка сломалась!
— Да-да, а у меня гляди-ка, ручка у ножа треснула, едва держится.
— Сходи-ка ты в лес, старик, выруби деревце, сделаем новую прялку да ручку к ножу.
— И то верно, пойду.
Пошёл старик в лес. Приглядел он хорошее деревце. Только замахнулся он топором, а из чащи Лесной Дед выходит. В мохнатые ветки одет, в волосах шишки еловые, в бороде шишки сосновые, седые усы до земли висят, глаза огоньками зелёными горят.
— Не трогай, — говорит, — моих деревьев: ведь они все живые, тоже жить хотят. Лучше попроси у меня, чего тебе надобно, — всё дам.
Удивился старик, обрадовался. Пошёл домой со старухой посоветоваться. Сели они рядком перед избой на лавочку. Старик и спрашивает:
— Ну, старуха, чего мы у Лесного Деда просить будем? Хочешь — много-много денег попросим? Он даст.
— А на что нам, старик? Нам их и прятать негде. Нет, старик, не надо нам денег!
— Ну, хочешь, попросим большое-пребольшое стадо коров и овец?
— А на что нам, старик? Нам с ним и не управиться будет. Есть у нас коровушка — молоко даёт, есть шесть овечек — шерсть дают. На что нам больше? Не надо!
— А может быть, старуха, мы у Лесного Деда тысячу курочек попросим?
— Да что ты, старик, чего выдумал? Чем же мы их кормить станем? Что с ними делать будем? Есть у нас три курочки-хохлатки, есть Петя-петушок — нам и довольно.
Думали, думали старик со старухой — ничего придумать не могут: всё, что нужно, у них есть, а чего нет, то они своими трудами всегда заработать могут. Встал старик с лавки и говорит:
— Я, старуха, придумал, чего у Лесного Деда просить надо!
Пошёл он в лес. А навстречу ему Лесной Дед, в мохнатые ветки одет, в волосах шишки еловые, в бороде шишки сосновые, седые усы до земли висят, глаза огоньками зелёными горят.
— Ну как, мужичок, надумал, чего тебе надобно?
— Надумал, — старик говорит. — Сделай так, чтобы наша прялка да ножик никогда не ломались да чтобы руки у нас всегда здоровыми были. Тогда мы всё, что нам нужно, сами себе заработаем.
— Будь по-вашему, — Лесной Дед отвечает.
И живут-поживают с тех пор старик со старухой. Старик ивовые прутья режет, корзинки плетёт, старуха шерсть прядёт, рукавицы вяжет.
Тем и кормятся.
И хорошо живут, счастливо!