вы пишете все метафоры из произведения л.толстого "отрочество" из главы "ключик"
едва успели мы, сойдя вниз, поздороваться со всеми гостями, как нас позвали к столу. папа был весел (он был в выигрыше в это время), подарил любочке дорогой серебряный сервиз и за обедом вспомнил, что у него во флигеле осталась еще бонбоньерка, приготовленная для именинницы.
— чем человека посылать, поди-ка лучше ты, коко, — сказал он мне, — ключи лежат на большом столе в раковине, так возьми их и самым большим ключом отопри второй ящик направо. там найдешь коробочку, конфеты в бумаге и принесешь все сюда.
— а сигары принести тебе? — спросил я, зная, что он всегда после обеда посылал за ними.
— принеси, да смотри у меня — ничего не трогать! — сказал он мне вслед.
найдя ключи на указанном месте, я хотел уже отпирать ящик, как меня остановило желание узнать, какую вещь отпирал крошечный ключик, висевший на той же связке.
на столе, между тысячью разнообразных вещей, стоял около перилец шитый портфель с висячим замочком, и мне захотелось попробовать, придется ли к нему маленький ключик. испытание увенчалось полным успехом, портфель открылся, и я нашел в нем целую кучу бумаг. чувство любопытства с таким убеждением советовало мне узнать, какие были эти бумаги, что я не успел прислушаться к голосу совести и принялся рассматривать то, что находилось в
детское чувство безусловного уважения ко всем старшим, и в особенности к папа, было так сильно во мне, что ум мой бессознательно отказывался выводить какие бы то ни было заключения из того, что я видел. я чувствовал, что папа должен жить в сфере совершенно особенной, прекрасной, недоступной и непостижимой для меня, и что стараться проникать в тайны его жизни было бы с моей стороны чем-то вроде святотатства.
поэтому открытия, почти нечаянно сделанные мною в портфеле папа, не оставили во мне никакого ясного понятия, исключая темного сознания, что я поступил нехорошо. мне было стыдно и неловко.
под влиянием этого чувства я как можно скорее хотел закрыть портфель, но мне, видно, суждено было испытать всевозможные несчастия в этот достопамятный день: вложив ключик в замочную скважину, я повернул его не в ту сторону; воображая, что замок заперт, я вынул ключ, и — о ужас! — у меня в руках была только головка ключика. тщетно я старался соединить ее с оставшейся в замке половиной и посредством какого-то волшебства высвободить ее оттуда; надо было, наконец, привыкнуть к ужасной мысли, что я совершил новое преступление, которое нынче же по возвращении папа в кабинет должно будет открыться.
жалоба мими, единица и ключик! хуже ничего не могло со мной случиться. бабушка — за жалобу мими, st.-jérôme — за единицу, папа — за и все это обрушится на меня не позже как нынче вечером.
— что со мной будет? ! а-ах! что я наделал? ! — говорил я вслух, прохаживаясь по мягкому ковру кабинета. — э! — сказал я сам себе, доставая конфеты и сигары, — чему быть, тому не — и побежал в дом.
это фаталистическое изречение, в детстве подслушанное мною у николая, во все трудные минуты моей жизни производило на меня благотворное, временно успокаивающее влияние, входя в залу, я находился в несколько раздраженном и неестественном, но чрезвычайно веселом состоянии духа.
В одном селе, возле Блудова болота, в районе города Переславль-Залесского, осиротели двое детей. Их мать умерла от болезни, отец погиб на Отечественной войне».
Дети были очень милые. «Настя была как Золотая Курочка на высоких ножках. Волосы у нее... отливали золотом, веснушки по всему лицу были крупные, как золотые монетки... Только носик один был чистенький и глядел вверх.
Митраша был моложе сестры на два года. Ему было всего только десять лет с хвостиком. Он был коротенький, но очень плотный, лобастый... Это был мальчик упрямый и сильный.
«Мужичок в мешочке», — улыбаясь, называли его между собой учителя в школе».
«После родителей все их крестьянское хозяйство досталось детям: изба пятистенная, корова Зорька, телушка Дочка, коза Дереза, безыменные овцы, куры, золотой петух Петя и поросенок Хрен».
Все соседи старались осиротевшим детям, но они и сами неплохо справлялись с хозяйством. Да еще и во всех общественных работах.
Дети жили дружно. Настя хлопотала по хозяйству, а Митя взял на себя «всю мужицкую работу» да научился вытесывать деревянную утварь — и ее охотно у него брали. Благодарили добром.
II
«Кислая и очень полезная для здоровья ягода клюква растет в болотах летом, а собирают ее поздней осенью. Но не все знают, что самая-самая хорошая клюква, сладкая, как у нас говорят, бывает, когда она перележит зиму под снегом ».
Митраша и Настя собрались за клюквой. «Еще до свету Настя задала корм всем своим животным. Митраша взял отцовское двуствольное ружье «тулку», манки на рябчиков и не забыл тоже и компас».
Отец объяснил ему когда-то, для чего нужна стрелка.
Настя берет с собой большую корзину — а вдруг отыщут в лесу заветное местечко («палестинку»). Про нее еще отец рассказывал.
Еще отец говорил про страшное место Слепую елань. Это очень топкое место в болоте. Много там погибло животных, люди тоже пропадали...
И вот возле этой Елани и есть «палестинка, вся красная, как кровь, от одной только клюквы. На палестинке еще никто не бывал!»
Взяли с собой молока, хлеба и вареной картошки.
III
Дети перешли Блудово болото. Поднялись на холм под названием Высокая грива. Оттуда виднелась борина (холм, поросший лесом) Звонкая. У тропы стали попадаться первые клюквины. Дети бросали ее в рот и повторяли:
— Какая сладкая!
Эта весенняя клюква была сладкой только по сравнению с осенней, но деревенские дети были привычные.
Брат пугает сестру:
— Отец говорил, тут есть страшный волк Серый помещик.
— Помню. Тот самый, что порезал перед войной наше стадо.
Митраша, «охотник с двойным козырьком», говорит, что их-то волк
не тронет — у них ведь ружье.
Дети слышат голос птиц и зверей — все они хотят выговорить «какое-то общее всем, единое прекрасное слово!».
Выпь, бекас, заяц — все выговаривают свое «Здравствуй!».
А вот послышался и журавлиный клич — значит, скоро взойдет солнце.
Но слышен и вой — не Серый ли помещик это воет?
Митраша уговаривает сестру идти к палестинке по стрелке компаса, а не той широкой тропой, которой ходят все люди.
IV, V
«Лет двести тому назад ветер-сеятель принес два семечка в Блудово болото: семя сосны и семя ели. Оба семечка легли в одну ямку возле большого плоского камня... С тех пор уже лет, может быть, двести эти ель и сосна вместе растут. Их корни с малолетства сплелись, их стволы тянулись вверх, рядом к свету, стараясь обогнать друг друга. Деревья разных пород боролись между собой корнями за питание, сучьями — за воздух и свет.
Поднимаясь все выше, толстея стволами, они впивались сухими сучьями в живые стволы и местами насквозь прокололи друг друга. Злой ветер, устроив деревьям такую несчастную жизнь, прилетал сюда иногда покачать их. И тогда деревья так стонали и выли на все Блудово болото, как живые существа...»
Отдохнув на камне и согревшись в лучах солнца, Настя с Митрашей послушали токование тетеревов.
И опять Митраша уговаривает сестру идти по узенькой тропке — не по той, что большинство людей протоптало.
Дети поссорились. Брат пошел по слабенькой тропке, сестра — по более плотной.
У Митраши не было с собой еды — припас остался в корзинке у Насти.
Где-то рядом с ними бегает знакомая детям собака Травка — большая, рыжая гончая с черными ремешками по всей спине. Осиротела она после смерти своего хозяина — доброго старика Антипыча.
Травка «стала жить в лесу, как и всякий зверь. Только очень трудно было Травке привыкать к дикой жизни. Она гоняла зверей для Антипыча, своего великого и милостивого хозяина, но не для себя.
Много раз случалось ей на гону поймать зайца. Подмяв его под себя, она ложилась и ждала, когда Антипыч придет, и, часто вовсе голодная, не позволяла себе есть зайца...»
Воет Травка от тоски по хозяину.
«К этому вою давно уже прислушивается волк Серый помещик...»
VI, VII
Рассказчик описывает, как бригада по отстрелу волков — он был в ее составе — вместе с деревенскими крестьянами перебила волчий выводок, окружив его логово флажками. Волки боятся красного цвета.
«Волки шли очень осторожно. Загонщики нажали. Волчица пошла на рысях. И вдруг...
Стоп! Флаги!