Выпишите из данного отрывка все эпитеты. «...перед ней крючился на парте тощий диковатый мальчишка с разбитым лицом, неопрятный без матери и одинокий, в старом, застиранном пиджачке на обвислых плечах...»
Все в мире периодично или ритмично, как принято выражаться теперь: даже солнце греет неодинаково, и ему порою бывает надо отдохнуть, успокоиться, и оно отдыхает, покоится 10-12 лет, чтобы потом засверкать с необычною силой. В жизни каждого народа бывают эпохи напряжения сил и их упадка, эпохи равнодушия и ненависти, стремления к материальному благосостоянию и к громким, смелым делам. Законы этого ритма, этой периодичности таинственны и пока совершенно неизвестны науке, которая лишь присматривается к факту, не имея силы объяснить его. Но само явление периодичности, ритма — несомненно в жизни солнца или жизни искусства.
Есть эпохи возрождения, упадка и самые грустные — переходные, когда таланты не дают ничего положительного, цельного, а лишь обещают дать что-то, по-видимому важное, новое, хотя и неизвестно что. Такую эпоху переживаем мы теперь. В другое время даже слабая сравнительно сила распускается полностью, поражает яркостью своих красок. Иногда все живет точно окутанное осенним туманом, иногда — при полном солнечном блеске…
В жизни искусства есть своя таинственная периодичность. Многие, начиная с Аристотеля, пытались пояснить ее законы понятными для нас причинами. Аристотель говорил: «Искусство достигает наивысшего блеска, когда человек наиболее хочет жить…» Но мы не можем принять этого объяснения: факты противоречат ему. Бокль утверждал, что расцвет искусства совпадает с расцветом любознательности вообще, т.е. науки. История несогласна и с ним. Спенсер предложил формулу, которая представляется наиболее вероятной. Он говорит, что область искусства воспоминание, что высочайшие образцы художественного творчества появляются лишь тогда, когда какая-нибудь историческая эпоха пережила себя и исчезает в вечность. Так было в Греции, Риме, Англии. Софокл, Фидий, Эврипид, Аристофан явились в конце доблестной эпохи эллинской жизни; в их время уже начался упадок нравов и даже полное их крушение. Римское искусство, кроме красноречия, все целиком принадлежит периоду империи и упраздненной республики. Шекспир, живя в XVII веке, вдохновлялся средневековыми феодальными нравами, Мильтон был последний из пуритан, итальянец Данте похоронил католицизм, Сервантес — рыцарство, Рабле — средневековые нравы и воспитание…
На итальянском пароходе, шедшем в Америку, вспыхнул пожар.
Капитан, человек опытный, бывалый, узнав о пожаре в трюме, он действует чётко, быстро, понимая, что «страх – огонь в соломе».
Люди от страха теряют голову, становятся неуправляемыми. «Нельзя, чтобы знали пассажиры. Их двести пять человек. Начнётся паника. Страх – это огонь в соломе. Он охватит всех. Все в один миг потеряют ум. Тогда люди ревут по-звериному. Толпой мечутся по палубе. Бросаются сотнями к шлюпкам. Топорами рубят руки. Мужчины с ножами бросаются на женщин. Пробивают себе дорогу. Матросы не слушают капитана. Давят, рвут пассажиров. Окровавленная толпа бьётся, ревёт, - так думает капитан. Он много знал таких случаев. Он не должен этого допустить».
Капитан объявляет на судне военное положение. Кораблю – полный ход. Команде делать плоты под руководством Салерно. Штурману и второму механику развлекать пассажиров, чтобы те ничего не заподозрили. Капитан выкинул за борт одного любопытного пассажира, который стал догадываться, что на судне что-то происходит. Экстремальная ситуация диктует иногда свои условия, но ведь капитан несёт ответственность за жизнь всех пассажиров, он в ответе за каждый свой поступок, т. к. от его поступков зависит порой жизнь других людей. А капитан разрешает взять на борт «левые» бочки, даже не проверив, что в них. Значит, он косвенно тоже является виновником пожара. Сначала матросы беспрекословно подчинялись капитану и механикам, работали не покладая рук, они понимали всю опасность ситуации. Но жара, духота, тяжёлая работа до изнеможения сделали своё чёрное дело. Услышав, что на палубе играет музыка и пассажиры развлекаются, матросы отказываются работать и поднимают «бунт.
Когда механик Салерно брал опасный груз на судно, он не думал об опасности, думал только о выгоде, о тех трёхстах лирах, которые он получит. Он не сразу сказал капитану, что в бочках бертолетова соль. Но работал он вместе с матросами до изнеможения, во время бунта уговаривал матросов потерпеть. Чувство вины не даёт ему покоя, он раскаивается, сознаётся во всём капитану, даже внешне меняется: «Старик осунулся за эти два дня» . Как мальчик, старик глядел на капитана, будто хотел сказать: «Ну, прикажи скорее, и я в воду брошусь» . Во время спуска пассажиров на шлюпки Салерно «точно, без окриков, руководил, и руки людей работали дружно в лад» Рассказ заканчивается тем, что все пассажиры люди после трёх дней, проведённых в шлюпках, «перешли на пароход» , подоспевший на Недосчитались старика Салерно. Когда он пропал, кто его знает» . Салерно не смог пережить своей вины людей, он жертвует своей жизнью. Он понимал, что дальнейшая жизнь для него невозможна, поэтому переоделся в чистую рубаху. Он заранее всё решил для себя.
Все в мире периодично или ритмично, как принято выражаться теперь: даже солнце греет неодинаково, и ему порою бывает надо отдохнуть, успокоиться, и оно отдыхает, покоится 10-12 лет, чтобы потом засверкать с необычною силой. В жизни каждого народа бывают эпохи напряжения сил и их упадка, эпохи равнодушия и ненависти, стремления к материальному благосостоянию и к громким, смелым делам. Законы этого ритма, этой периодичности таинственны и пока совершенно неизвестны науке, которая лишь присматривается к факту, не имея силы объяснить его. Но само явление периодичности, ритма — несомненно в жизни солнца или жизни искусства.
Есть эпохи возрождения, упадка и самые грустные — переходные, когда таланты не дают ничего положительного, цельного, а лишь обещают дать что-то, по-видимому важное, новое, хотя и неизвестно что. Такую эпоху переживаем мы теперь. В другое время даже слабая сравнительно сила распускается полностью, поражает яркостью своих красок. Иногда все живет точно окутанное осенним туманом, иногда — при полном солнечном блеске…
В жизни искусства есть своя таинственная периодичность. Многие, начиная с Аристотеля, пытались пояснить ее законы понятными для нас причинами. Аристотель говорил: «Искусство достигает наивысшего блеска, когда человек наиболее хочет жить…» Но мы не можем принять этого объяснения: факты противоречат ему. Бокль утверждал, что расцвет искусства совпадает с расцветом любознательности вообще, т.е. науки. История несогласна и с ним. Спенсер предложил формулу, которая представляется наиболее вероятной. Он говорит, что область искусства воспоминание, что высочайшие образцы художественного творчества появляются лишь тогда, когда какая-нибудь историческая эпоха пережила себя и исчезает в вечность. Так было в Греции, Риме, Англии. Софокл, Фидий, Эврипид, Аристофан явились в конце доблестной эпохи эллинской жизни; в их время уже начался упадок нравов и даже полное их крушение. Римское искусство, кроме красноречия, все целиком принадлежит периоду империи и упраздненной республики. Шекспир, живя в XVII веке, вдохновлялся средневековыми феодальными нравами, Мильтон был последний из пуритан, итальянец Данте похоронил католицизм, Сервантес — рыцарство, Рабле — средневековые нравы и воспитание…
Не то же ли самое было и у нас?
На итальянском пароходе, шедшем в Америку, вспыхнул пожар.
Капитан, человек опытный, бывалый, узнав о пожаре в трюме, он действует чётко, быстро, понимая, что «страх – огонь в соломе».
Люди от страха теряют голову, становятся неуправляемыми. «Нельзя, чтобы знали пассажиры. Их двести пять человек. Начнётся паника. Страх – это огонь в соломе. Он охватит всех. Все в один миг потеряют ум. Тогда люди ревут по-звериному. Толпой мечутся по палубе. Бросаются сотнями к шлюпкам. Топорами рубят руки. Мужчины с ножами бросаются на женщин. Пробивают себе дорогу. Матросы не слушают капитана. Давят, рвут пассажиров. Окровавленная толпа бьётся, ревёт, - так думает капитан. Он много знал таких случаев. Он не должен этого допустить».
Капитан объявляет на судне военное положение. Кораблю – полный ход. Команде делать плоты под руководством Салерно. Штурману и второму механику развлекать пассажиров, чтобы те ничего не заподозрили. Капитан выкинул за борт одного любопытного пассажира, который стал догадываться, что на судне что-то происходит. Экстремальная ситуация диктует иногда свои условия, но ведь капитан несёт ответственность за жизнь всех пассажиров, он в ответе за каждый свой поступок, т. к. от его поступков зависит порой жизнь других людей. А капитан разрешает взять на борт «левые» бочки, даже не проверив, что в них. Значит, он косвенно тоже является виновником пожара. Сначала матросы беспрекословно подчинялись капитану и механикам, работали не покладая рук, они понимали всю опасность ситуации. Но жара, духота, тяжёлая работа до изнеможения сделали своё чёрное дело. Услышав, что на палубе играет музыка и пассажиры развлекаются, матросы отказываются работать и поднимают «бунт.
Когда механик Салерно брал опасный груз на судно, он не думал об опасности, думал только о выгоде, о тех трёхстах лирах, которые он получит. Он не сразу сказал капитану, что в бочках бертолетова соль. Но работал он вместе с матросами до изнеможения, во время бунта уговаривал матросов потерпеть. Чувство вины не даёт ему покоя, он раскаивается, сознаётся во всём капитану, даже внешне меняется: «Старик осунулся за эти два дня» . Как мальчик, старик глядел на капитана, будто хотел сказать: «Ну, прикажи скорее, и я в воду брошусь» . Во время спуска пассажиров на шлюпки Салерно «точно, без окриков, руководил, и руки людей работали дружно в лад» Рассказ заканчивается тем, что все пассажиры люди после трёх дней, проведённых в шлюпках, «перешли на пароход» , подоспевший на Недосчитались старика Салерно. Когда он пропал, кто его знает» . Салерно не смог пережить своей вины людей, он жертвует своей жизнью. Он понимал, что дальнейшая жизнь для него невозможна, поэтому переоделся в чистую рубаху. Он заранее всё решил для себя.