В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.Событие это — оставление Москвы и сожжение ее — было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения. Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что оставалось.Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12-го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно органически и потому производит всегда самые сильные результаты.«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», — говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все-таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.Они ехали потому, что для русских людей не могло быть во хорошо ли, или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором писал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество.
Альпийскую балладу" я прочитал лишь после того, как посмотрел одноименный фильм и жалею об этом. Ведь в процессе чтения передо мной вставал образ Ивана, созданный Станиславом Любшином. Он разумеется создал великолепный образ советского солдата, сбежавшего из немецкого плена и влюбившегося в итальянскую девушку. Конечно я пытался уйти от худощавого солдата, умного взгляда Любшина, но у же не мог.
Ну да ладно, от моего упущения, что не прочитал повесть еще в школьные годы, произведение Василя Быкова ничуть не стал хуже.
О чем же это произведение?
Если коротко о любви на войне. Любовь, как одно из сильнейших человеческих чувств, проявляется и на войне. Оно пробуждается как бы ото сна и несмотря ни на боль, ни угрозу смерти делает людей счастливыми. Вот о чем эта книга.
Да автор отдал довольно много страниц для описания самого побега, трудностей в пути, голоду ни на минуту не оставляющую их. Каждое предложение, каждое слово писателя вымучено, он так подробно описывает эти три дня, что кажется он сам пережил их. И Иван, и Джулия встают перед нами как живые. Они несмотря на лишения, на усталость и голод бегут к своей мечте - в Триест, где они могут найти партизан. Но за ними тоже идет погоня, у немцев преимущество по всем пунктам. И собаки, и оружие, и обмундирование, и еда, всего этого лишены беглецы. Иван, до сих пор думавший только о свободе, о том как добраться до своих, о далекой Родине, здесь в чужих для него Альпах находит свою любовь.
Вот как описывает первые проблески любви в душе Ивана Василь Быков.
" Ему было хорошо с ней, хотелось рассеять ее тревогу, увидеть Джулию прежней – искренней, веселой, доверчивой. Должно быть, надо было приласкать ее, успокоить. Только Иван все не мог перешагнуть через какую-то грань между ними, хоть и желал этого. Что-то застенчиво-мальчишеское стремилось в нем к девушке, но он сдерживал себя, колебался, медлил."
Это чувство постепенно росло и наконец их прорвало.
" Среди дремучей первозданности гор, в одном шагу от смерти родилось неизведанное, таинственное и властное, оно жило, жаждало, пугало и звало." Это властное захватило их и больше не отпускало. До самого финала, трагичного и счастливого одновременно. Иван свою любимую, но сам погибает.
В эпилоге мы узнаем, что Джулия родила сына Джованни и нет сомнения, что это частица белорусского паренька, которому судьба под конец жизни подарил настоящее счастье-женскую любовь.
От этого и остается в сердце то чувство благодарности и ему Ивану, и итальянке Джулии за то, что они жили. И живут на страницах книг.
Объяснение:
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.Событие это — оставление Москвы и сожжение ее — было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения. Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что оставалось.Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12-го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно органически и потому производит всегда самые сильные результаты.«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», — говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все-таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.Они ехали потому, что для русских людей не могло быть во хорошо ли, или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором писал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество.
Альпийскую балладу" я прочитал лишь после того, как посмотрел одноименный фильм и жалею об этом. Ведь в процессе чтения передо мной вставал образ Ивана, созданный Станиславом Любшином. Он разумеется создал великолепный образ советского солдата, сбежавшего из немецкого плена и влюбившегося в итальянскую девушку. Конечно я пытался уйти от худощавого солдата, умного взгляда Любшина, но у же не мог.
Ну да ладно, от моего упущения, что не прочитал повесть еще в школьные годы, произведение Василя Быкова ничуть не стал хуже.
О чем же это произведение?
Если коротко о любви на войне. Любовь, как одно из сильнейших человеческих чувств, проявляется и на войне. Оно пробуждается как бы ото сна и несмотря ни на боль, ни угрозу смерти делает людей счастливыми. Вот о чем эта книга.
Да автор отдал довольно много страниц для описания самого побега, трудностей в пути, голоду ни на минуту не оставляющую их. Каждое предложение, каждое слово писателя вымучено, он так подробно описывает эти три дня, что кажется он сам пережил их. И Иван, и Джулия встают перед нами как живые. Они несмотря на лишения, на усталость и голод бегут к своей мечте - в Триест, где они могут найти партизан. Но за ними тоже идет погоня, у немцев преимущество по всем пунктам. И собаки, и оружие, и обмундирование, и еда, всего этого лишены беглецы. Иван, до сих пор думавший только о свободе, о том как добраться до своих, о далекой Родине, здесь в чужих для него Альпах находит свою любовь.
Вот как описывает первые проблески любви в душе Ивана Василь Быков.
" Ему было хорошо с ней, хотелось рассеять ее тревогу, увидеть Джулию прежней – искренней, веселой, доверчивой. Должно быть, надо было приласкать ее, успокоить. Только Иван все не мог перешагнуть через какую-то грань между ними, хоть и желал этого. Что-то застенчиво-мальчишеское стремилось в нем к девушке, но он сдерживал себя, колебался, медлил."
Это чувство постепенно росло и наконец их прорвало.
" Среди дремучей первозданности гор, в одном шагу от смерти родилось неизведанное, таинственное и властное, оно жило, жаждало, пугало и звало." Это властное захватило их и больше не отпускало. До самого финала, трагичного и счастливого одновременно. Иван свою любимую, но сам погибает.
В эпилоге мы узнаем, что Джулия родила сына Джованни и нет сомнения, что это частица белорусского паренька, которому судьба под конец жизни подарил настоящее счастье-женскую любовь.
От этого и остается в сердце то чувство благодарности и ему Ивану, и итальянке Джулии за то, что они жили. И живут на страницах книг.
Объяснение:
Всё что знал написал:)