Весь цикл сонетов распадается на отдельные тематические группы:
Сонеты, посвящённые другу: 1—126
Воспевание друга: 1—26
Испытания дружбы: 27—99
Горечь разлуки: 27—32
Первое разочарование в друге: 33—42
Тоска и опасения: 43—55
Растущее отчуждение и меланхолия: 56—75
Соперничество и ревность к другим поэтам: 76—96
«Зима» разлуки: 97—99
Торжество возобновлённой дружбы: 100—126
Сонеты, посвящённые смуглой возлюбленной: 127—152
Заключение — радость и красота любви: 153—154
Сонет 18
Я с летним днем сравнить тебя готов,
Но он не столь безоблачен и кроток;
Холодный ветер, не щадит цветов,
И жизни летней слишком срок короток:
То солнце нас палящим зноем жжет,
ТО лик его скрывается за тучей.. .
Прекрасное, как чудный сон пройдет,
Коль повелит природа или случай
Но никогда не может умереть
Твоей красы пленительное лето,
Не может смерть твои черты стереть
Из памяти забывчивого света.
Покуда кровь кипит в людских сердцах,
Ты не умрешь в моих живых стихах.
Только в конце XVIII века Мэлон обратил внимание на то, что в первых 126 сонетах даже нет речи о женщине, а воспевается мужчина, и только в последних 26 появляется и женщина.
Исследователи сонетов распадаются на два главных направления: одни всё в них считают автобиографическим, другие, напротив того, видят в сонетах чисто литературное упражнение в модном стиле, не отрицая, впрочем, автобиографического значения некоторых подробностей. В основе автобиографической теории лежит совершенно правильное наблюдение, что сонеты — не простое собрание отдельных стихотворений. Каждый сонет заключает в себе, конечно, нечто законченное, как цельное выражение одной какой-нибудь мысли. Но если читать сонет за сонетом, то несомненно видно, что они составляют ряд групп и что в пределах этих групп один сонет как бы является продолжением другого.
Так, первые 26 сонетов убеждают какого-то молодого, знатного и очень красивого юношу жениться, чтобы его красота не пропала и продолжала жить в его детях. Ряд сонетов прославляет этого юношу за то, что он оказывает поэту просвещённое покровительство, в другой группе идут горькие сетования на то, что другие поэты завладели покровительством высокого патрона. В отсутствие поэта покровитель завладел его возлюбленной, но он это ему прощает. Обращение к знатному юноше заканчивается в 126-м сонете, после чего начинает фигурировать смуглая дама, с чёрными как смоль волосами и чёрными глазами. Это бездушная кокетка изменила поэту и завлекла его друга. Но кто же такой вельможный юноша и кто бездушная кокетка? Тут-то и начала работать фантазия исследователей и, перемешивая достоверное с полнейшим произволом в буквальном толковании поэтического символизма, дискредитировала значительнейшую часть автобиографической теории.
С поражающим легкомыслием Брандес развил и разукрасил догадки одного из новейших исследователей и издателей сонетов Тайлера (Tyler, 1890). Тайлер, приняв давно высказанное некоторыми предположение, что в юноше-покровителе Шекспир вывел красавца-фаворита Елизаветы графа Пемброка, усматривает, кроме того, в «чёрной» красавице последних сонетов известную своими похождениями придворную даму Мэри Фиттон.
Я родилась в обычной советской еврейской семье, в которой еврейские традиции не очень-то соблюдались. Мои родители всегда говорили мне и моей старшей сестре, что мы евреи. Мы знали, что есть еврейские праздники; каждый год мы “ходили на холокост” и я даже читала там несколько раз стихи; также иногда мы с родителями ходили в синагогу, но дальше этого дело не доходило.
Я росла, как обычная девочка: ходила в школу, общалась с друзьями, также занималась конным спортом. Не знаю откуда было это во мне, но в моменты, когда мне было грустно или что-то меня огорчало, я всегда обращалась к Всевышнему и чувствовала, что Он слышит меня.
Слушая рассказы своей подружки-нееврейки о том, как она ходила в церковь, как общалась со священником, я чувствовала какой-то трепет. Мне хотелось иметь своего еврейского духовного наставника, с которым можно было бы поделиться тем, что у тебя на душе и спросить совета, как жить дальше. Я знала, что у евреев есть раввины, но в городке, в котором я жила, раввина не было и мне оставалось только мечтать...
Весь цикл сонетов распадается на отдельные тематические группы:
Сонеты, посвящённые другу: 1—126
Воспевание друга: 1—26
Испытания дружбы: 27—99
Горечь разлуки: 27—32
Первое разочарование в друге: 33—42
Тоска и опасения: 43—55
Растущее отчуждение и меланхолия: 56—75
Соперничество и ревность к другим поэтам: 76—96
«Зима» разлуки: 97—99
Торжество возобновлённой дружбы: 100—126
Сонеты, посвящённые смуглой возлюбленной: 127—152
Заключение — радость и красота любви: 153—154
Сонет 18
Я с летним днем сравнить тебя готов,
Но он не столь безоблачен и кроток;
Холодный ветер, не щадит цветов,
И жизни летней слишком срок короток:
То солнце нас палящим зноем жжет,
ТО лик его скрывается за тучей.. .
Прекрасное, как чудный сон пройдет,
Коль повелит природа или случай
Но никогда не может умереть
Твоей красы пленительное лето,
Не может смерть твои черты стереть
Из памяти забывчивого света.
Покуда кровь кипит в людских сердцах,
Ты не умрешь в моих живых стихах.
Только в конце XVIII века Мэлон обратил внимание на то, что в первых 126 сонетах даже нет речи о женщине, а воспевается мужчина, и только в последних 26 появляется и женщина.
Исследователи сонетов распадаются на два главных направления: одни всё в них считают автобиографическим, другие, напротив того, видят в сонетах чисто литературное упражнение в модном стиле, не отрицая, впрочем, автобиографического значения некоторых подробностей. В основе автобиографической теории лежит совершенно правильное наблюдение, что сонеты — не простое собрание отдельных стихотворений. Каждый сонет заключает в себе, конечно, нечто законченное, как цельное выражение одной какой-нибудь мысли. Но если читать сонет за сонетом, то несомненно видно, что они составляют ряд групп и что в пределах этих групп один сонет как бы является продолжением другого.
Так, первые 26 сонетов убеждают какого-то молодого, знатного и очень красивого юношу жениться, чтобы его красота не пропала и продолжала жить в его детях. Ряд сонетов прославляет этого юношу за то, что он оказывает поэту просвещённое покровительство, в другой группе идут горькие сетования на то, что другие поэты завладели покровительством высокого патрона. В отсутствие поэта покровитель завладел его возлюбленной, но он это ему прощает. Обращение к знатному юноше заканчивается в 126-м сонете, после чего начинает фигурировать смуглая дама, с чёрными как смоль волосами и чёрными глазами. Это бездушная кокетка изменила поэту и завлекла его друга. Но кто же такой вельможный юноша и кто бездушная кокетка? Тут-то и начала работать фантазия исследователей и, перемешивая достоверное с полнейшим произволом в буквальном толковании поэтического символизма, дискредитировала значительнейшую часть автобиографической теории.
С поражающим легкомыслием Брандес развил и разукрасил догадки одного из новейших исследователей и издателей сонетов Тайлера (Tyler, 1890). Тайлер, приняв давно высказанное некоторыми предположение, что в юноше-покровителе Шекспир вывел красавца-фаворита Елизаветы графа Пемброка, усматривает, кроме того, в «чёрной» красавице последних сонетов известную своими похождениями придворную даму Мэри Фиттон.
Я родилась в обычной советской еврейской семье, в которой еврейские традиции не очень-то соблюдались. Мои родители всегда говорили мне и моей старшей сестре, что мы евреи. Мы знали, что есть еврейские праздники; каждый год мы “ходили на холокост” и я даже читала там несколько раз стихи; также иногда мы с родителями ходили в синагогу, но дальше этого дело не доходило.
Я росла, как обычная девочка: ходила в школу, общалась с друзьями, также занималась конным спортом. Не знаю откуда было это во мне, но в моменты, когда мне было грустно или что-то меня огорчало, я всегда обращалась к Всевышнему и чувствовала, что Он слышит меня.
Слушая рассказы своей подружки-нееврейки о том, как она ходила в церковь, как общалась со священником, я чувствовала какой-то трепет. Мне хотелось иметь своего еврейского духовного наставника, с которым можно было бы поделиться тем, что у тебя на душе и спросить совета, как жить дальше. Я знала, что у евреев есть раввины, но в городке, в котором я жила, раввина не было и мне оставалось только мечтать...