Джеймс Олдридж — выдающийся английский писатель и гражданский деятель XX века, автор многих романов, повестей и рассказов. Во время своего пребывания в Египте Дж. Олдридж посетил Акулью бухту («назвали ее Акульей — не из-за формы, а из-за ее населения») и вел там рискованные подводные съемки. Это нашло отражение в его новелле «Последний дюйм». Но это произведение — не просто экзотическая зарисовка, а повествование о становлении человека, о мужестве, о силе личного примера.Летчик Бен прилетает с сыном Дэви в Акулью бухту, чтобы поснимать акул. Это очень опасная работа, но «ему нужно было быстро заработать побольше денег», а за съемку обещали хорошо заплатить. Бен спускается под воду и приманивает рыб с куска конины. Но одна из акул ведет себя агрессивно, и Бен замечает свою оплошность — «руки и грудь его измазаны кровью от куска конины». Акулы бросаются на человека. Он с трудом отбивается от них и выкарабкивается на берег, но руки и ноги его уже изувечены, и Бен не может пошевелиться.Единственный человек в этой глухой местности — его сын, еще мальчик. Бен понимает, что им нужно выбраться отсюда во что бы то ни стало, ведь «если он умрет, мальчик останется один, а об этом страшно даже подумать… Мальчика не найдут вовремя в этом выжженном начисто краю, если его вообще найдут». Бен чувствует ответственность за сына и, пересиливая страшную боль, пытается приободрить его, объяснить, что нужно сделать, чтобы они Десятилетнему ребенку предстояло выполнить дело нечеловеческой трудности. Единственной надеждой мальчика был самолет и Дэви придется его вести. Для ребенка это очень тяжело морально и физически, и Бен понимает, что сможет сыну, если сам будет держаться смело, не падать духом. Превозмогая боль, поминутно теряя сознание и медленно приходя в себя, Бен отталкивается израненными ногами от земли, чтобы мальчику было легче дотащить его до самолета, дает сыну советы, как поднять в небо машину и управлять ею.Автор говорит, что «в жизни не раз наступают решающие минуты и остаются решающие дюймы», когда нужно напрячь всю свою волю, чтобы выжить и другого. И Бен сделал это, поэтому они с сыном и Бен знает, что силой своего личного примера он разбудил в мальчике те черты характера, которые ему в будущем и сделают из него настоящего мужчину.
метафоричен. Его поэтические образы наделены символическим смыслом. Обычные детали жизни приобретают в его произведениях второй, скрытый смысл: белое платье, весло («Мы встретились с тобой на закате…»); желтый закат («Унижение»). Слова в стихах Блока приобретают скрытый смысл и дополнительное значение благодаря вступать в непривычные для читателя сочетания: «пергаментные речи», «красный смех» («Сытые», «беззвездная тоска», «трепет жизни бедной» («Все это было, было, было…»)
Интересна символика красок в лирике Блока. «Белое» и «светлое» – чистое, гармоничное, совершенное, высокое (часто недостижимое); «черное», «лиловое» – катастрофическое, тревожное, гибельное; «красное», «пурпурное», «пунцовое» – цвета полнокровной жизни, страсти (манящие и горячие); «желтое» – цвет увядания, тления.
Вся поэзия Блока – это напряженный поиск гармонии, идеала в мире, где происходят «неслыханные перемены» и «невиданные мятежи». Однако при жизни поэта в его поэзии ценилась прежде всего «красивость».
Как вспоминал К.И. Чуковский: «Каждое его стихотворение было полно многократными эхами, перекличками внутренних звуков, внутренних рифм, полурифм, рифмоидов. <…>
И кто же из нас не помнит того волнующего, переменяющего всю кровь впечатлении, когда после сплошного «а» в незабвенной строке:
Дыша духами и туманами, –
вдруг это «а» переходит в «е»:
И веют древними поверьями…
И его манера читать свои стихи вслух еще сильнее в ту пору подчеркивала эту безвольную покорность своему вдохновению:
Что быть должно – то быть должно,
Так пела с детских лет
Шарманка в низкое окно,
И вот я стал поэт…
И все, как быть должно, пошло:
Любовь, стихи, тоска;
Все приняла в сове русло
Спокойная река.
Эти опущенные безвольные руки, этот монотонный, певучий, трагический голос поэта, который как бы не виноват в своем творчестве и чувствует себя жертвою своей собственной лирики, – таков был Александр Блок полвека назад, когда я впервые познакомился с ним».
Чуковский говорит, что в пору его молодости поэзия Блока опьяняла больше, чем вино. Так она действовала не только на современников Блока.
метафоричен. Его поэтические образы наделены символическим смыслом. Обычные детали жизни приобретают в его произведениях второй, скрытый смысл: белое платье, весло («Мы встретились с тобой на закате…»); желтый закат («Унижение»). Слова в стихах Блока приобретают скрытый смысл и дополнительное значение благодаря вступать в непривычные для читателя сочетания: «пергаментные речи», «красный смех» («Сытые», «беззвездная тоска», «трепет жизни бедной» («Все это было, было, было…»)
Интересна символика красок в лирике Блока. «Белое» и «светлое» – чистое, гармоничное, совершенное, высокое (часто недостижимое); «черное», «лиловое» – катастрофическое, тревожное, гибельное; «красное», «пурпурное», «пунцовое» – цвета полнокровной жизни, страсти (манящие и горячие); «желтое» – цвет увядания, тления.
Вся поэзия Блока – это напряженный поиск гармонии, идеала в мире, где происходят «неслыханные перемены» и «невиданные мятежи». Однако при жизни поэта в его поэзии ценилась прежде всего «красивость».
Как вспоминал К.И. Чуковский: «Каждое его стихотворение было полно многократными эхами, перекличками внутренних звуков, внутренних рифм, полурифм, рифмоидов. <…>
И кто же из нас не помнит того волнующего, переменяющего всю кровь впечатлении, когда после сплошного «а» в незабвенной строке:
Дыша духами и туманами, –
вдруг это «а» переходит в «е»:
И веют древними поверьями…
И его манера читать свои стихи вслух еще сильнее в ту пору подчеркивала эту безвольную покорность своему вдохновению:
Что быть должно – то быть должно,
Так пела с детских лет
Шарманка в низкое окно,
И вот я стал поэт…
И все, как быть должно, пошло:
Любовь, стихи, тоска;
Все приняла в сове русло
Спокойная река.
Эти опущенные безвольные руки, этот монотонный, певучий, трагический голос поэта, который как бы не виноват в своем творчестве и чувствует себя жертвою своей собственной лирики, – таков был Александр Блок полвека назад, когда я впервые познакомился с ним».
Чуковский говорит, что в пору его молодости поэзия Блока опьяняла больше, чем вино. Так она действовала не только на современников Блока.