Глава xxxi. comme il faut уже несколько раз в продолжение этого рассказа я намекал на понятие, соответствующее этому французскому заглавию, и теперь чувствую необходимость посвятить целую главу этому понятию, которое в моей жизни было одним из самых пагубных, ложных понятий, привитых мне воспитанием и обществом. род человеческий можно разделять на множество отделов -- на богатых и бедных, на добрых и злых, на военных и статских, на умных и глупых и т. д., и т. д., но у каждого человека есть непременно свое любимое главное подразделение, под которое он бессознательно подводит каждое новое лицо. мое любимое и главное подразделение людей в то время, о котором я пишу, было на людей comme il faut и на comme il ne faut pas [на порядочных и непорядочных]. второй род подразделялся еще на людей собственно не comme il faut и простой народ. людей comme il faut я уважал и считал достойными иметь со мной равные отношения; вторых -- притворялся, что презираю, но в сущности ненавидел их, питая к ним какое-то оскорбленное чувство личности; третьи для меня не существовали -- я их презирал совершенно. мое comme il faut состояло, первое и главное, в отличном французском языке и особенно в выговоре. человек, дурно выговаривавший по-французски, тотчас же возбуждал во мне чувство ненависти. "для чего же ты хочешь говорить, как мы, когда не умеешь? " -- с ядовитой насмешкой спрашивал я его мысленно. второе условие comme il faut были ногти -- длинные, отчищенные и чистые; третье было уменье кланяться, танцевать и разговаривать; четвертое, и важное, было равнодушие ко всему и постоянное выражение некоторой изящной, презрительной скуки. кроме того, у меня были общие признаки, по которым я, не говоря с человеком, решал, к какому разряду он принадлежит. главным из этих признаков, кроме убранства комнаты, печатки, почерка, , были ноги. отношение сапог к панталонам тотчас решало в моих глазах положение человека. сапоги без каблука с угловатым носком и концы панталон узкие, без штрипок, -- это был простой: сапог с узким круглым носком и каблуком и панталоны узкие внизу, со штрипками, облегающие ногу, или широкие, со штрипками, как стоящие над носком, -- это был человек mauvais genre*[дурного вкуса], и т. п. странно то, что ко мне, который имел положительную неспособность к comme il faut, до такой степени привилось это понятие. а может быть, именно оно так сильно вросло в меня оттого, что мне стоило огромного труда, чтобы приобрести это comme il faut. страшно вспомнить, сколько бесценного, лучшего в жизни шестнадцатилетнего времени я потратил на приобретение этого качества. всем, кому я подражал, -- володе, дубкову и большей части моих знакомых, -- все это, казалось, доставалось легко. я с завистью смотрел на них и втихомолку работал над французским языком, над наукой кланяться, не глядя на того, кому кланяешься, над разговором, танцеваньем, над вырабатываньем в себе ко всему равнодушия и скуки, над ногтями, на которых я резал себе мясо ножницами, -- и все-таки чувствовал, что мне еще много оставалось труда для достижения цели. а комнату, письменный стол, экипаж -- все это я никак не умел устроить так, чтоб было comme il faut, хотя усиливался, несмотря на отвращение к практическим делам, заниматься этим. у других же без всякого, казалось, труда все шло отлично, как будто не могло быть иначе. помню раз, после усиленного и тщетного труда над ногтями, я спросил у дубкова, у которого ногти были удивительно хороши, давно ли они у него такие и как он это сделал? дубков мне отвечал: "с тех пор, как себя помню, никогда ничего не делал, чтобы они были такие, я не понимаю, как могут быть другие ногти у порядочного человека". этот ответ сильно огорчил меня. я тогда еще не знал, что одним из главных условий comme il faut была скрытность в отношении тех трудов, которыми достигается comme il faut. comme il faut было для меня не только важной заслугой, прекрасным качеством, совершенством, которого я желал достигнуть, но это было необходимое условие жизни, без которого не могло быть ни счастия, ни славы, ничего хорошего на свете. я не уважал бы ни знаменитого артиста, ни ученого, ни благодетеля рода человеческого, если бы он не был comme il faut. человек comme il faut стоял выше и вне сравнения с ними; он предоставлял им писать картины, ноты, книги, делать добро, -- он даже хвалил их за это: отчего же не похвалить хорошего, в ком бы оно ни было, -- но он не мог становиться с ними под один уровень, он был comme il faut, а они нет, -- и довольно. мне кажется даже, что, ежели бы у нас был брат, мать или отец, которые бы не были comme il faut, я бы сказал, что это несчастие, но что уж между мной и ими не может быть ничего общего.
Герасим — главный герой рассказа и. с. тургенева « муму» . я бы даже сказала, что он единственный герой этого произведения. глухонемой рослый богатырь не только внешне отличается от окружающих. хозяйственный и работящий, герасим сохраняет в себе доброе, чуткое к чужой беде сердце, по- широкую деревенскую душу, невиданное для периода крепостного права чувство собственного достоинства. по словам тургенева, «могучий, как дерево… на плодородной земле» , он любил землю, хозяином которой не был. все, что ни делал этот «славный мужик» , совершалось им просто и искренне, от всей души. работать — так работать, любить — так любить. нежными и трогательными были чувства великана герасима к татьяне, которую по приказу барыни выдали замуж за пьяницу-башмачника. после горького разочарования в любви глухонемой безоглядно привязался к найденной им собачке: «ни одна мать так не ухаживает за своим ребенком, как ухаживал герасим за своей питомицей» . но и эта безобидная привязанность была разрушена своенравной барыней. и все же горести и беды не сломили могучего богатыря. герасим оставил город, принесший ему столько горя, и вернулся в родную деревню — к земле, деревенскому быту, ко всему, что всегда было дорого его сердцу. и в этом его сила и его победа над превратностями судьбы крепостного крестьянина.
