Есть удивительная страна, имя которой — Поэзия. Нигде нет таких широких и ярких радуг, здесь каждое слово подобно цветку, вечному, ароматному. Стоит закрыть глаза — и ты почувствуешь “ласку рассвета”, увидишь “последнюю краску заката”, “тропинку с бродом через ручей”, почувствуешь “времени резкую дату”. Удивительно все это, конечно. Но такова высшая поэзия.
Порой случайное, второстепенное, словно туман в горах, может на какое-то время закрыть от вашего взора главное в творчестве поэта и даже исказить его подлинный облик. Но если поэт был истинным сыном своего народа, если его волновала прежде всего судьба Отчизны, если чувство Родины всегда жило в нем, то рано или поздно этот туман рассеется бесследно и бесславно. И тогда, подобно горной вершине, обозначится его неповторимый образ. Так было с Пушкиным, Лермонтовым, Некрасовым и другими поэтами века. Ныне, “на расстоянье”, они становятся для нас все ближе и прекрасней.
Когда кавалеристы проходили через деревню Бережки, немецкий снаряд разорвался на околице и ранил в ногу вороного коня. Командир оставил раненого коня в деревне, а отряд ушёл дальше, пыля и позванивая удилами, - ушёл, закатился за рощи, за холмы, где ветер качал спелую рожь. Коня взял к себе мельник Панкрат. Мельница давно не работала, но мучная пыль навеки въелась в Панкрата. Она лежала серой коркой на его ватнике и картузе. Из-под картуза посматривали на всех быстрые глаза мельника. Панкрат был скорый на работу, сердитый старик, и ребята считали его колдуном. Панкрат вылечил коня. Конь остался при мельнице и терпеливо возил глину, навоз и жерди Панкрату чинить плотину. Панкрату трудно было прокормить коня, и конь начал ходить по дворам побираться. Постоит, пофыркает, постучит мордой в калитку, и, глядишь, ему вынесут свекольной ботвы, или чёрствого хлеба, или, случалось даже, сладкую морковку. По деревне говорили, что конь ничей, а вернее - общественный, и каждый считал своей обязанностью его покормить. К тому же конь - раненый, пострадал от врага. Жил в Бережках со своей бабкой мальчик Филька, по прозвищу "Ну Тебя". Филька был молчаливый, недоверчивый, и любимым его выражением было: "Да ну тебя! ". Предлагал ли ему соседский мальчишка походить на ходулях или поискать позеленевшие патроны, Филька отвечал сердитым басом: "Да ну тебя! Ищи сам! ". Когда бабка выговаривала ему за неласковость, Филька отворачивался и бормотал: "Да ну тебя! Надоела! ". Зима в этот год стояла тёплая. В воздухе висел дым. Снег выпадал и тотчас таял. Мокрые вороны садились на печные трубы, чтобы обсохнуть, толкались, каркали друг на друга. Около мельничного лотка вода не замерзала, а стояла чёрная, тихая, и в ней кружились льдинки.
Есть удивительная страна, имя которой — Поэзия. Нигде нет таких широких и ярких радуг, здесь каждое слово подобно цветку, вечному, ароматному. Стоит закрыть глаза — и ты почувствуешь “ласку рассвета”, увидишь “последнюю краску заката”, “тропинку с бродом через ручей”, почувствуешь “времени резкую дату”. Удивительно все это, конечно. Но такова высшая поэзия.
Порой случайное, второстепенное, словно туман в горах, может на какое-то время закрыть от вашего взора главное в творчестве поэта и даже исказить его подлинный облик. Но если поэт был истинным сыном своего народа, если его волновала прежде всего судьба Отчизны, если чувство Родины всегда жило в нем, то рано или поздно этот туман рассеется бесследно и бесславно. И тогда, подобно горной вершине, обозначится его неповторимый образ. Так было с Пушкиным, Лермонтовым, Некрасовым и другими поэтами века. Ныне, “на расстоянье”, они становятся для нас все ближе и прекрасней.
Когда кавалеристы проходили через деревню Бережки, немецкий снаряд разорвался на околице и ранил в ногу вороного коня. Командир оставил раненого коня в деревне, а отряд ушёл дальше, пыля и позванивая удилами, - ушёл, закатился за рощи, за холмы, где ветер качал спелую рожь. Коня взял к себе мельник Панкрат. Мельница давно не работала, но мучная пыль навеки въелась в Панкрата. Она лежала серой коркой на его ватнике и картузе. Из-под картуза посматривали на всех быстрые глаза мельника. Панкрат был скорый на работу, сердитый старик, и ребята считали его колдуном. Панкрат вылечил коня. Конь остался при мельнице и терпеливо возил глину, навоз и жерди Панкрату чинить плотину. Панкрату трудно было прокормить коня, и конь начал ходить по дворам побираться. Постоит, пофыркает, постучит мордой в калитку, и, глядишь, ему вынесут свекольной ботвы, или чёрствого хлеба, или, случалось даже, сладкую морковку. По деревне говорили, что конь ничей, а вернее - общественный, и каждый считал своей обязанностью его покормить. К тому же конь - раненый, пострадал от врага. Жил в Бережках со своей бабкой мальчик Филька, по прозвищу "Ну Тебя". Филька был молчаливый, недоверчивый, и любимым его выражением было: "Да ну тебя! ". Предлагал ли ему соседский мальчишка походить на ходулях или поискать позеленевшие патроны, Филька отвечал сердитым басом: "Да ну тебя! Ищи сам! ". Когда бабка выговаривала ему за неласковость, Филька отворачивался и бормотал: "Да ну тебя! Надоела! ". Зима в этот год стояла тёплая. В воздухе висел дым. Снег выпадал и тотчас таял. Мокрые вороны садились на печные трубы, чтобы обсохнуть, толкались, каркали друг на друга. Около мельничного лотка вода не замерзала, а стояла чёрная, тихая, и в ней кружились льдинки.