1. В чем особенности композиции этого стихотворения?
13 апреля 1841 года, перед последним возвращением Лермонтова на Кавказ, В. Ф. Одоевский подарит ему записную книжку “с тем, чтобы он возвратил её <…> всю исписанную”1. Лермонтов испишет “старую и любимую книгу” князя стихами, без которых русскую поэзию теперь представить невозможно. «Утёс» , «Листок» , «Выхожу один я на дорогу…» , «Пророк» , «Нет, не тебя так пылко я люблю…» . Среди них особняком стоит стихотворение, которое Дмитрий Мережковский назовёт “видением <…> ужасающей ясности”, а осудивший Лермонтова Владимир Соловьёв тем не менее скажет: “Одного этого стихотворения, конечно, достаточно, чтобы признать за Лермонтовым врождённый, через голову многих поколений переданный ему гений”. Стихотворение это — «Сон» . В полдневный жар в долине Дагестана С свинцом в груди лежал недвижим я; Глубокая ещё дымилась рана, По капле кровь точилася моя.
Лежал один я на песке долины; Уступы скал теснилися кругом; И солнце жгло их жёлтые вершины И жгло меня — но спал я мёртвым сном. “С свинцом в груди” — реминисценция из стихотворения «Смерть Поэта» . Она невольно сближает судьбы двух русских гениев, которых — и небезосновательно — потомки будут считать антиподами. Если «Смерть Поэта» утверждает трагический для Пушкина финал как роковую неизбежность (“Судьбы свершился приговор”), то «Сон» является последним пророчеством Лермонтова, неминуемо ведущим к зловещему воплощению. “…Поэт был действительно глубоко ранен пулею в грудь, действительно лежал на песке с открытою раной, и действительно уступы скал теснилися кругом”, — перечисляет В. Соловьёв4. Добавим ещё одно “действительно”. Обстоятельства гибели героя «Сна» (читай: Лермонтова) заставляют отбросить мысль о том, что смерть настигает его во время боя с горцами: даже смертельно раненный, он не был бы оставлен на поле сражения. Другое дело — дуэль. Тогда становится очевидной и аллюзия на последний пушкинский поединок: “Пал, оклеветанный молвой, // С свинцом в груди… ” — “С свинцом в груди лежал недвижим я… ” К слову, характеристика Дантеса (“Пустое сердце бьётся ровно, // В руке не дрогнул пистолет”) и его поступка (“Не мог понять в сей миг кровавый, // На что он руку поднимал!.. ”) без искажения проецируется на поведение убийцы Лермонтова. “Мартынов быстрыми шагами подошёл к барьеру и выстрелил”, — сухо сообщает князь Васильчиков. Но о своей предполагаемой гибели Лермонтов говорит достовернее, чем о реальной смерти своего кумира. “С свинцом в груди” в отношении Пушкина — поэтическая условность, ибо “пуля, пройдя со стороны правого бедра, поразила его в нижнюю часть живота”6. Наивно полагать, что человек, с шестнадцати лет “предузнавший” свой жребий, не знает обстоятельств смерти боготворимого им поэта. Знает. Однако слово “живот” нарушило бы интонационный строй стихотворения, лексически не совпадая с торжественным звучанием слов “невольник чести”, “пал, оклеветанный”, “жажда мести”. В отношении же своего удела Лермонтов, как всегда, предельно (хочется написать — документально) точен: “С свинцом в груди”. “Лермонтов упал, как будто его скосило на месте <…> пуля пробила сердце и лёгкие”, — свидетельствует князь Васильчиков7. “На кровати, в красной шёлковой рубашке лежал бледный, истёкший кровью Лермонтов. На груди видна была рана от прострела пулею кухенрейтерского пистолета. Грудь была прострелена на вылет, и лужа крови на простыне”, — такую картину увидит спустя несколько часов после дуэли Л. И. Тарасенко Отрешков. “Кровавый отсвет” падает на стихи Лермонтова с юношеских лет. Как истинный поэт, он много писал о своей смерти. Она всегда представлялась ему насильственной. “Бледный, истёкший кровью” силуэт, увиденный Л. И. ТарасенкоОтрешковым, просвечивает сквозь лермонтовские стихи задолго до рокового выстрела. Парадокс лермонтовского «Сна» — в осязаемой точности воспроизведения мельчайших подробностей вспоминаемого будущего. в этом тексте если приглядется ответы на все вопросы
В «Тарасе Бульбе» главной силой исторических событий выступает прежде всего народ, а не отдельные герои. Это для писателя было вопросом принципиальной важности. Гоголь на первый план выдвигает образ героического народа, поднимающегося на борьбу за свободу, равенство и независимость. Вот что было дорого писателю, вот источник появления людей высоких моральных качеств, воспитанных в духе товарищества и братства. Целая галерея сильных и смелых людей проходит перед читателем. Это и Шило, и Кукубенко, завещавший перед смертью: «Пусть же после нас живут еще лучше, чем мы» , и бесстрашный Остап, и Степан Гуска, в последнюю минуту жизни обращающийся к товарищам с пламенными словами: «Пусть же пропадут все враги и ликует вечные веки Русская земля» . Больше всего места в повести уделено Тарасу Бульбе, который безраздельно предан служению товариществу, Запорожской Сечи, отчизне. Его сила в том, что он воплощает стремления всего народа, что он идет на битву не во имя какого бы то ни было своекорыстия, а только для того, чтобы не пропала даром козацкая сила. Он не может даже допустить мысли, «чтобы человек сгинул, как собака, без доброго дела, чтобы ни отчизне, ни всему христианству не было от него никакой пользы…» .
Повесть Гоголя во многом связана с традициями романтизма. Но главные герои отнюдь не возвышаются над толпой, как это было принято в романтических произведениях. Тарас, Остап, запорожцы не выделяются в повести как личности. В этом-то и заключается их величие и сила. А. Гуковский справедливо заметил, что почти о каждом запорожце можно было бы рассказать то, что рассказывается в повести о подвигах Тараса, его, мужестве и героизме.
тве и героизме. Об Остапе просто написано больше, чем о Кукубенко, например, — больше, но не иначе. Разница здесь количественная, а не качественная.
Но особое место в образной системе повести занимает Андрий. Он выбивается из своей простой и естественной среды. На него сильнее воздействует иная среда — польское панство. Поддавшись этой среде, Андрий приобретает черты, резко отделяющие его от других запорожцев. Они поистине свободны во всем, а он стал рабом страсти, игрушкой изнеженной польской красавицы, ради которой он предает товарищей и родину. По традиции он-то и мог бы быть полноправным романтическим героем, который презирает «толпу» , нарушает нравственные законы своей среды, отвергает кровные узы родства. Ведь даже в свой смертный час он шепчет не имя отчизны или матери, а имя прекрасной полячки. Но Гоголь последовательно ведет Андрия к гибели — не просто физической, а нравственной, и гибель его — не укор среде, как бывало, например, в ранних поэмах Лермонтова, а закономерное следствие предательства самого Андрия. Эмоционально-приподнятое повествование в «Тарасе Бульбе» ведется с использованием особенностей интонации и образов украинского фольклора. Духом народного словесно-художественного творчества проникнуты авторские отступления, лирические обращения к героям, оценка событий и характеров. Авторское начало в повести сливается с мироощущением самих запорожцев, с их переживаниями, их ценностными ориентирами. Эпическому характеру повествования соответствует стилистика «Тараса Бульбы» — широкие, развернутые поэтические сравнения, придающие рассказу о событиях и героях эмоциональность и патетическую приподнятость.
13 апреля 1841 года, перед последним возвращением Лермонтова на Кавказ, В. Ф. Одоевский подарит ему записную книжку “с тем, чтобы он возвратил её <…> всю исписанную”1. Лермонтов испишет “старую и любимую книгу” князя стихами, без которых русскую поэзию теперь представить невозможно. «Утёс» , «Листок» , «Выхожу один я на дорогу…» , «Пророк» , «Нет, не тебя так пылко я люблю…» . Среди них особняком стоит стихотворение, которое Дмитрий Мережковский назовёт “видением <…> ужасающей ясности”, а осудивший Лермонтова Владимир Соловьёв тем не менее скажет: “Одного этого стихотворения, конечно, достаточно, чтобы признать за Лермонтовым врождённый, через голову многих поколений переданный ему гений”.
Стихотворение это — «Сон» .
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая ещё дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.
Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом;
И солнце жгло их жёлтые вершины
И жгло меня — но спал я мёртвым сном.
“С свинцом в груди” — реминисценция из стихотворения «Смерть Поэта» . Она невольно сближает судьбы двух русских гениев, которых — и небезосновательно — потомки будут считать антиподами. Если «Смерть Поэта» утверждает трагический для Пушкина финал как роковую неизбежность (“Судьбы свершился приговор”), то «Сон» является последним пророчеством Лермонтова, неминуемо ведущим к зловещему воплощению. “…Поэт был действительно глубоко ранен пулею в грудь, действительно лежал на песке с открытою раной, и действительно уступы скал теснилися кругом”, — перечисляет В. Соловьёв4. Добавим ещё одно “действительно”. Обстоятельства гибели героя «Сна» (читай: Лермонтова) заставляют отбросить мысль о том, что смерть настигает его во время боя с горцами: даже смертельно раненный, он не был бы оставлен на поле сражения. Другое дело — дуэль. Тогда становится очевидной и аллюзия на последний пушкинский поединок: “Пал, оклеветанный молвой, // С свинцом в груди… ” — “С свинцом в груди лежал недвижим я… ” К слову, характеристика Дантеса (“Пустое сердце бьётся ровно, // В руке не дрогнул пистолет”) и его поступка (“Не мог понять в сей миг кровавый, // На что он руку поднимал!.. ”) без искажения проецируется на поведение убийцы Лермонтова. “Мартынов быстрыми шагами подошёл к барьеру и выстрелил”, — сухо сообщает князь Васильчиков.
Но о своей предполагаемой гибели Лермонтов говорит достовернее, чем о реальной смерти своего кумира. “С свинцом в груди” в отношении Пушкина — поэтическая условность, ибо “пуля, пройдя со стороны правого бедра, поразила его в нижнюю часть живота”6. Наивно полагать, что человек, с шестнадцати лет “предузнавший” свой жребий, не знает обстоятельств смерти боготворимого им поэта. Знает. Однако слово “живот” нарушило бы интонационный строй стихотворения, лексически не совпадая с торжественным звучанием слов “невольник чести”, “пал, оклеветанный”, “жажда мести”. В отношении же своего удела Лермонтов, как всегда, предельно (хочется написать — документально) точен: “С свинцом в груди”. “Лермонтов упал, как будто его скосило на месте <…> пуля пробила сердце и лёгкие”, — свидетельствует князь Васильчиков7. “На кровати, в красной шёлковой рубашке лежал бледный, истёкший кровью Лермонтов. На груди видна была рана от прострела пулею кухенрейтерского пистолета. Грудь была прострелена на вылет, и лужа крови на простыне”, — такую картину увидит спустя несколько часов после дуэли Л. И. Тарасенко Отрешков.
“Кровавый отсвет” падает на стихи Лермонтова с юношеских лет. Как истинный поэт, он много писал о своей смерти. Она всегда представлялась ему насильственной. “Бледный, истёкший кровью” силуэт, увиденный Л. И. ТарасенкоОтрешковым, просвечивает сквозь лермонтовские стихи задолго до рокового выстрела. Парадокс лермонтовского «Сна» — в осязаемой точности воспроизведения мельчайших подробностей вспоминаемого будущего.
в этом тексте если приглядется ответы на все вопросы
Повесть Гоголя во многом связана с традициями романтизма. Но главные герои отнюдь не возвышаются над толпой, как это было принято в романтических произведениях. Тарас, Остап, запорожцы не выделяются в повести как личности. В этом-то и заключается их величие и сила. А. Гуковский справедливо заметил, что почти о каждом запорожце можно было бы рассказать то, что рассказывается в повести о подвигах Тараса, его, мужестве и героизме.
тве и героизме. Об Остапе просто написано больше, чем о Кукубенко, например, — больше, но не иначе. Разница здесь количественная, а не качественная.
Но особое место в образной системе повести занимает Андрий. Он выбивается из своей простой и естественной среды. На него сильнее воздействует иная среда — польское панство. Поддавшись этой среде, Андрий приобретает черты, резко отделяющие его от других запорожцев. Они поистине свободны во всем, а он стал рабом страсти, игрушкой изнеженной польской красавицы, ради которой он предает товарищей и родину. По традиции он-то и мог бы быть полноправным романтическим героем, который презирает «толпу» , нарушает нравственные законы своей среды, отвергает кровные узы родства. Ведь даже в свой смертный час он шепчет не имя отчизны или матери, а имя прекрасной полячки. Но Гоголь последовательно ведет Андрия к гибели — не просто физической, а нравственной, и гибель его — не укор среде, как бывало, например, в ранних поэмах Лермонтова, а закономерное следствие предательства самого Андрия. Эмоционально-приподнятое повествование в «Тарасе Бульбе» ведется с использованием особенностей интонации и образов украинского фольклора. Духом народного словесно-художественного творчества проникнуты авторские отступления, лирические обращения к героям, оценка событий и характеров. Авторское начало в повести сливается с мироощущением самих запорожцев, с их переживаниями, их ценностными ориентирами. Эпическому характеру повествования соответствует стилистика «Тараса Бульбы» — широкие, развернутые поэтические сравнения, придающие рассказу о событиях и героях эмоциональность и патетическую приподнятость.