Рассказ «Три мушкетёра в одном купе » написал Анатолий Алексин. Рассказ от первого лица. Девушка возвращалась из долгой командировки. Вместе с ней в купе находился молодой человек приятной наружности, очень говорливый, он тоже возвращался домой, но с премьеры кино, в котором был в главной роли. Другой пассажир был занятой человек. Быстро он достал папки с документами, на ходу читая абзацы. Он соответствовал своей фамилии - Бирюков. Третьим мушкетёром был Кирилл. Он общался с Бирюковым по работе. Трое абсолютно разные мужчины поступают благородно. В поездке девушка неожиданно заболевает гриппом, но каждый из них вносит свой вклад в её выздоровление: Померанцев Вадим принёс горячую картошку для ингаляции, Бирюков успокаивает и утешает её. На остановке Кирилл даже выскочил из поезда за нужными лекарствами, но задержался и опоздал на поезд, но и на этом не остановился. Он немедленно отправил телеграмму маме девушки, чтобы она встретила свою дочь с тёплыми вещами. В это время, поняв, что Кирилл уже не поедет на поезде, больная решила, когда приедет принести вещи к нему домой. В итоге они остались хорошими друзьями. Вот какие мушкетёры нашего времени оказались в одном купе. Этот хороший, поучительный рассказ, является примером для современной молодёжи.
Это одно из самых новаторских для своего времени произведений поэта (всё творчество которого, впрочем, было новацией). Любой исследователь, взявшись за эту повесть, столкнётся с некоторыми трудностями, которых избегнул бы в случае с вещью традиционной.Виссарион Белинский в заключительной статье своей книги «Сочинения Александра Пушкина» уделил «Пиковой даме» всего один короткий абзац. Для критика это — «не повесть, а мастерской рассказ», «анекдот», ценный прежде всего тем, что главные герои «верно очерчены». Итак, Белинский определил жанровую принадлежность произведения не так, как сам автор, и аргументировал свою точку зрения: «для повести содержание „Пиковой дамы“ слишком исключительно и случайно».Прав ли критик в этом случае? Признать его правоту — значит согласиться с тем, что повесть (и, соответственно, другие, более крупные эпические жанры — роман, эпопея) должна изображать непременно «типические» события, т. е. события без элементов необычного, будь то мистика или фантастика. Сейчас, когда совершенно привычными, ни у кого не вызывающими мыслительной запинки, стали понятия «фантастическая повесть», «мистический роман» или даже «роман ужасов», такая позиция кажется абсолютно неверной. Да и во времена Белинского она была весьма уязвима: по ней выходит, например, что ни одна из повестей Гоголя, с содержанием «слишком исключительным и случайным», повестью не является! Критик не принял в расчет то, что этот жанр (повесть) — разновидность эпоса и в самом своем зарождении не обошелся без фантастики, ведь изначальные его «предки» — не что иное, как сказка и легенда.Итак, здесь мнение Белинского не стоит считать аксиомой. «Пиковая дама» с точки зрения жанровой принадлежности, безусловно, повесть. Но, разумеется, она необычна — в том же смысле, в каком необычны гоголевские творения, с которыми у творения пушкинского так много общего, что можно считать его своеобразной предтечей всего «петербургского цикла» Гоголя. Все эти повести — фантастические.В отличие от литературных и кинематографических работников массовой культуры всех времен, великие писатели, обращаясь к фантастике, не ставили задачу поразить читателя-зрителя (а подлинный читатель — всегда зритель, всегда мысленно «экранизирует» читаемое) различными «спецэффектами». Фантастика — лишь один из выражения художественной мысли, позволяющий ярко, зримо и доходчиво представить и объяснить нечто такое, что останется в тени, придерживайся автор «реализма» в вульгарном понимании этого слова.Десятилетия спустя Достоевский заметил, что Эдгар По «только допускает внешнюю возможность неестественного события (…) и, допустив это событие, во всем остальном остается совершенно верен действительности». Безусловно, эти слова возможно отнести и к Пушкинy. Более того: читая «Пиковую даму», мы обнаруживаем, как фантастическое парадоксальным образом «работает» на действительность, позволяет нам лучше понять её. Не введи нас автор в курс дела, т. е. в сверхъестественные подробности, мы бы остались по поводу странных поступков Германна в таком же недоумении, как несведущие второстепенные персонажи повести.
