. задание на фото. СПАМ-БАН! стих:
Меж болотных стволов красовался восток огнеликий.. Вот наступит сентябрь – и покажутся вдруг журавли! И разбудят меня, как сигнал, журавлиные крики Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали. Вот летят, вот летят, возвещая нам срок увяданья И терпения срок, как сказанье библейских страниц, – Всё, что есть на душе, до конца выражает рыданье И могучий полёт этих гордых прославленных птиц! Широко на Руси машут птицам прощальные руки. Помраченье болот и безлюдье знобящих полей – Это выразят всё, как сказанье, небесные звуки, Далеко разгласит улетающий плач журавлей! Вот замолкли – и вновь сиротеют холмы и деревни, Сиротеет река в берегах безотрадных своих, Сиротеет молва заметавшихся трав и деревьев Оттого, что – молчи – так никто уж не выразит их!​

1. Я улыбнулся при виде этих денег. «Ненужный хлам, – проговорил я, – зачем ты мне теперь? Ты и того не стоишь, чтобы нагнуться и поднять тебя с полу. Всю эту кучу золота я готов отдать за любой из этих ножей. Мне нечего с тобой делать. Так оставайся же, где лежишь, отправляйся на дно морское, как существо, чью жизнь не стоит Робинзон говорил про деньги.

2. Робинзон писал дневник для того, чтобы не сойти с ума от тоски и одиночества, и в надежде что люди узнают о нем. Ведь его дневник можно рассматривать, конечно в какой-то степени, как пособие по выживанию на необитаемом острове, по-моему.

3. Робинзону выжить на необитаемом острове чувство самосохранения, желание выжить, теоретические и практические бытовые знания, которые он смог применить на острове, трудолюбие, смекалка и сообразительность, а также общение с его другом - индейцем Пятницей, которого он встретил на острове.

Тишина бывает разная. Тишину этого освеженного ливнем луга никак, разумеется, нельзя было назвать «мертвой» тишиной. Как почти всегда в природе — днем ли, ночью ли, — тишина вся полнилась незаметными нашему слуху маленькими звуками. Она, можно даже сказать, вся состояла из этих почти неуловимых звуков: легкого шелеста травы, шороха пробегающих в кочках мышей — шум, доступный разве только ушам совы, — звона падения с листьев отдельных капель, тихого пения ручейка. Я даже явственно различал где-то слева от себя стрекотание кузнечиков. Однако и этот звук — наиболее определенный из всех других — нисколько не нарушал тишины, как нарушила бы ее звонкая песня зяблика, или скрип телеги, или крик человека. Он был лишь фоном, аккомпанементом в этом, если дозволительно так выразиться, богатейшем немом оркестре луга.