Все в мире периодично или ритмично, как принято выражаться теперь: даже солнце греет неодинаково, и ему порою бывает надо отдохнуть, успокоиться, и оно отдыхает, покоится 10-12 лет, чтобы потом засверкать с необычною силой. В жизни каждого народа бывают эпохи напряжения сил и их упадка, эпохи равнодушия и ненависти, стремления к материальному благосостоянию и к громким, смелым делам. Законы этого ритма, этой периодичности таинственны и пока совершенно неизвестны науке, которая лишь присматривается к факту, не имея силы объяснить его. Но само явление периодичности, ритма — несомненно в жизни солнца или жизни искусства.
Есть эпохи возрождения, упадка и самые грустные — переходные, когда таланты не дают ничего положительного, цельного, а лишь обещают дать что-то, по-видимому важное, новое, хотя и неизвестно что. Такую эпоху переживаем мы теперь. В другое время даже слабая сравнительно сила распускается полностью, поражает яркостью своих красок. Иногда все живет точно окутанное осенним туманом, иногда — при полном солнечном блеске…
В жизни искусства есть своя таинственная периодичность. Многие, начиная с Аристотеля, пытались пояснить ее законы понятными для нас причинами. Аристотель говорил: «Искусство достигает наивысшего блеска, когда человек наиболее хочет жить…» Но мы не можем принять этого объяснения: факты противоречат ему. Бокль утверждал, что расцвет искусства совпадает с расцветом любознательности вообще, т.е. науки. История несогласна и с ним. Спенсер предложил формулу, которая представляется наиболее вероятной. Он говорит, что область искусства воспоминание, что высочайшие образцы художественного творчества появляются лишь тогда, когда какая-нибудь историческая эпоха пережила себя и исчезает в вечность. Так было в Греции, Риме, Англии. Софокл, Фидий, Эврипид, Аристофан явились в конце доблестной эпохи эллинской жизни; в их время уже начался упадок нравов и даже полное их крушение. Римское искусство, кроме красноречия, все целиком принадлежит периоду империи и упраздненной республики. Шекспир, живя в XVII веке, вдохновлялся средневековыми феодальными нравами, Мильтон был последний из пуритан, итальянец Данте похоронил католицизм, Сервантес — рыцарство, Рабле — средневековые нравы и воспитание…
Рассказ «бирюк», включённый писателем в цикл рассказов под общим названием «записки охотника», написан и. с. тургеневым. повествование в рассказе идёт от лица автора. один из главных героев рассказа – лесник фома кузьмич по прозвищу бирюк. первое знакомство с бирюком происходит на лесной дороге во время грозы, в кромешной темноте, неожиданно перед автором возникает подобно призраку силуэт, озаряемый сполохами молний. от такой неожиданности автор растерян, встревожен: «…как вдруг, при блеске молнии, на дороге почудилась мне высокая фигура. я стал пристально глядеть в ту сторону — та же фигура словно выросла из земли подле моих дрожек». после приглашения лесника переждать ненастье в его доме, волнение уступило место любопытству, которое перерастает, при ближайшем знакомстве с бытом бирюка, в неподдельное сочувствие и глубокое сострадание. это прослеживается в описании жилища – одна комната закоптелая низкая и пустая, без полатей и перегородок, изорванный тулуп на стене, в углу груда тряпок. «на лавке лежало одноствольное ружье,…» - т.е. всегда под рукой на случай самообороны от не прошеных визитёров. всё это освещалось то вспыхивающей, то гаснущей лучиной. «я посмотрел кругом — сердце во мне заныло: не весело войти ночью в мужицкую избу», вот оно то - неподдельное от которого хочется рыдать. как можно в таких условиях жить? совсем другое отношение автора к леснику мы встречаем при описании героя: «он был высокого роста, плечист и сложен на славу. из-под мокрой замашной рубашки выпукло выставлялись его могучие мышцы. чёрная курчавая борода закрывала до половины его суровое и мужественное лицо; из-под сросшихся широких бровей смело глядели небольшие карие глаза». с восхищением и уважением рисует рассказчик натуру фомы кузьмича. разворачивающиеся в дальнейшем события только усиливают эти чувства. острый слух, знание наизусть охраняемой территории, принципиальность, атлетическое телосложение позволяют леснику выследить и поймать вора, самовольно занимающегося порубкой деревьев. а затем, несмотря на угрозы, бирюк из-за сострадания, с чувством собственного достоинства отпускает вора, возвращает ему топор, лошадь и при этом проявляет заботу, нахлобучивая на голову крестьянина шапку. фома кузьмич сочувствует другим мужикам. он понимает их. жалеет. но разрывается между принципами, долгом и этими чувствами. " ну, бирюк, удивил ты меня; ты, я вижу, славный малый", - с этими словами барин прощается с лесником и они звучат, словно гимн человеку из народа. несмотря на горе и страдания, унижения и обиды, в народе сохранились такие удивительные черты, как терпение и милосердие, сострадание и чувство долга за порученное , ответственность и достоинство, трудолюбие и бескорыстие, всеми этими качествами обладает фома кузьмич, что вызывает восхищение у тургенева. за то короткое время, проведённое в обществе лесника, автор испытал разный спектр чувств в отношении героя от настороженности и тревоги, до сочувствия и уважения. такое неординарное отношение к личности является свидетельством талантливости самого автора
Все в мире периодично или ритмично, как принято выражаться теперь: даже солнце греет неодинаково, и ему порою бывает надо отдохнуть, успокоиться, и оно отдыхает, покоится 10-12 лет, чтобы потом засверкать с необычною силой. В жизни каждого народа бывают эпохи напряжения сил и их упадка, эпохи равнодушия и ненависти, стремления к материальному благосостоянию и к громким, смелым делам. Законы этого ритма, этой периодичности таинственны и пока совершенно неизвестны науке, которая лишь присматривается к факту, не имея силы объяснить его. Но само явление периодичности, ритма — несомненно в жизни солнца или жизни искусства.
Есть эпохи возрождения, упадка и самые грустные — переходные, когда таланты не дают ничего положительного, цельного, а лишь обещают дать что-то, по-видимому важное, новое, хотя и неизвестно что. Такую эпоху переживаем мы теперь. В другое время даже слабая сравнительно сила распускается полностью, поражает яркостью своих красок. Иногда все живет точно окутанное осенним туманом, иногда — при полном солнечном блеске…
В жизни искусства есть своя таинственная периодичность. Многие, начиная с Аристотеля, пытались пояснить ее законы понятными для нас причинами. Аристотель говорил: «Искусство достигает наивысшего блеска, когда человек наиболее хочет жить…» Но мы не можем принять этого объяснения: факты противоречат ему. Бокль утверждал, что расцвет искусства совпадает с расцветом любознательности вообще, т.е. науки. История несогласна и с ним. Спенсер предложил формулу, которая представляется наиболее вероятной. Он говорит, что область искусства воспоминание, что высочайшие образцы художественного творчества появляются лишь тогда, когда какая-нибудь историческая эпоха пережила себя и исчезает в вечность. Так было в Греции, Риме, Англии. Софокл, Фидий, Эврипид, Аристофан явились в конце доблестной эпохи эллинской жизни; в их время уже начался упадок нравов и даже полное их крушение. Римское искусство, кроме красноречия, все целиком принадлежит периоду империи и упраздненной республики. Шекспир, живя в XVII веке, вдохновлялся средневековыми феодальными нравами, Мильтон был последний из пуритан, итальянец Данте похоронил католицизм, Сервантес — рыцарство, Рабле — средневековые нравы и воспитание…
Не то же ли самое было и у нас?