Многоуважаемый господин Обломов Вас не удивляться, когда Вы получите это письмо. Пишет Вам человек, живущий (только дочитайте до конца) в начале 21 века. Так уж сложилось, что у меня есть возможность поговорить с Вами вот так, используя эпистолярный жанр.
Я не только в каком-то смысле Ваш потомок, но и земляк – живу, как и Вы, в городе Санкт-Петербурге. Мне всего шестнадцать лет, поэтому Вас быть ко мне снисходительным. Однако я, зная историю Вашей жизни, хочу поделиться с Вами некоторыми размышлениями.
Во-первых (и это самое главное!), я убежден в вашей уникальности. Я знаю, что Вы человек чрезвычайно тонкой души, ранимый и чувствительный. Недаром небезызвестная Вам госпожа Ильинская называет Вас (да, я и это знаю) «золотым сердцем». Вы умеете любить, умеете дарить людям себя без остатка.
Да-да, и я докажу Вам это. Ведь когда Вы были влюблены в Ольгу Ильинскую, Вы полностью отдавались своему чувству. Вы готовы были на все ради нее – на любые изменения, на любые жертвы. Ольга хотела видеть в Вас деятельного, самостоятельного человека, и Вы практически стали таким.
Щедро дарите Вы свою любовь и Агафье Пшеницыной, и ее детям, которых считаете своими.
Я знаю, что идеал Вашей жизни не был связан с государственной службой. По молодости, сидя в департаменте и занимаясь «пустой» работой, Вы не раз задавались вопросом: «А когда же жить?». Вас мучило ощущение, что настоящая жизнь проходит мимо.
А какой же была для Вас эта настоящая жизнь? В чем состоял Ваш идеал? Я знаю – «он понял, что ему досталось в удел семейное счастье и заботы об имении». Это так, не правда ли?
Вы хотели покоя, уютной жизни вдали от суеты и пустой беготни. Вы мечтали, чтобы Вас окружали лишь любимые люди – жена, дети, друзья. Вы хотели, после вкусного обеда, беседовать с ними о вещах приятных, возвышенных. И чтобы никто и ничто не омрачал Вашего спокойствия.
Не напоминает ли Вам эта картина, уважаемый Илья Ильич, условия Вашего детства, Вашу обожаемую Обломовку? Там тоже царили «тишь да гладь», всегда было тепло, сытно, уютно. Там Вас обожали, холили и лелеяли. Там о Вас всегда заботились – родственники и крепостные. А Вам оставалось лишь наслаждаться жизнью, сибаритствовать.
И во взрослой жизни Вы всегда хотели лишь этого. А в доме Агафьи Пшеницыной в какой-то степени обрели этот «потерянный рай». Однако Вам не кажется странным, что этот Ваш идеал медленно, но верно ведет Вас в могилу? Может, он был не совсем идеалом, а стеной, за которой Вы прятались от настоящей жизни?
Даже я в свои годы знаю, что жизнь не может состоять из одних лишь удовольствий. Конечно, не все люди добры и милы, как Вам бы того хотелось. Не всегда мы можем лишь радоваться и дарить любовь. Иногда нас подстерегают боль, потери, борьба, в которую неизбежно приходиться вступать. Однако только тогда мы можем чувствовать себя людьми, живущими полной жизнью, людьми, которые развиваться.
А выбранный Вами ведет, уж простите покорно, к полной деградации. Из человека, наделенного большими возможностями, Вы превратились во всеобщее посмешище, байбака, медленно разлагающегося на своем диване.
Ведь Вы задумайтесь, до чего дошло – Вы не смогли написать письма старосте, от которого, между прочим, зависело Ваше материальное состояние! Вы боитесь людей, никуда не выходите, ничем не занимаетесь, только едите и спите. И это – в тридцать с небольшим лет!
Все мы боимся чего-то, но Ваш страх жизни перешел всякие границы, превратился в манию, в болезнь. Из-за него вы лишили себя удовольствия иметь полноценную семью и детей, удовольствия служить на благо отечества, путешествовать, наслаждаться обществом интересных людей.
Я знаю, что Вы можете сказать: «Да где же эти люди? Вокруг все суетливые болваны или карьеристы, а на службе – лишь страх и принужденье». Но человек на то и человек, что он всегда должен стремиться к деятельному счастью, он должен, по крайней мере, попробовать чего-то достичь. В противном случае – горькие сожаления и смерть, духовная, а потом и физическая.
Как ни горько мне это говорить Вам, но духовная Вас уже постигла. Не за горами и физическая. И Вы об этом прекрасно знаете.
Вы, наверное, мучаетесь вопросом, для чего я пишу Вам? Ведь изменить что-то Вы, Илья Ильич, наверное, уже не в состоянии… Просто мне, как бы высокопарно это ни звучало, горько смотреть, как погибают люди, достойные лучшей жизни. А впрочем, простите, я, наверное, лезу не в свое дело.
Многоуважаемый господин Обломов Вас не удивляться, когда Вы получите это письмо. Пишет Вам человек, живущий (только дочитайте до конца) в начале 21 века. Так уж сложилось, что у меня есть возможность поговорить с Вами вот так, используя эпистолярный жанр.
Я не только в каком-то смысле Ваш потомок, но и земляк – живу, как и Вы, в городе Санкт-Петербурге. Мне всего шестнадцать лет, поэтому Вас быть ко мне снисходительным. Однако я, зная историю Вашей жизни, хочу поделиться с Вами некоторыми размышлениями.
Во-первых (и это самое главное!), я убежден в вашей уникальности. Я знаю, что Вы человек чрезвычайно тонкой души, ранимый и чувствительный. Недаром небезызвестная Вам госпожа Ильинская называет Вас (да, я и это знаю) «золотым сердцем». Вы умеете любить, умеете дарить людям себя без остатка.
Да-да, и я докажу Вам это. Ведь когда Вы были влюблены в Ольгу Ильинскую, Вы полностью отдавались своему чувству. Вы готовы были на все ради нее – на любые изменения, на любые жертвы. Ольга хотела видеть в Вас деятельного, самостоятельного человека, и Вы практически стали таким.
Щедро дарите Вы свою любовь и Агафье Пшеницыной, и ее детям, которых считаете своими.
Я знаю, что идеал Вашей жизни не был связан с государственной службой. По молодости, сидя в департаменте и занимаясь «пустой» работой, Вы не раз задавались вопросом: «А когда же жить?». Вас мучило ощущение, что настоящая жизнь проходит мимо.
А какой же была для Вас эта настоящая жизнь? В чем состоял Ваш идеал? Я знаю – «он понял, что ему досталось в удел семейное счастье и заботы об имении». Это так, не правда ли?
Вы хотели покоя, уютной жизни вдали от суеты и пустой беготни. Вы мечтали, чтобы Вас окружали лишь любимые люди – жена, дети, друзья. Вы хотели, после вкусного обеда, беседовать с ними о вещах приятных, возвышенных. И чтобы никто и ничто не омрачал Вашего спокойствия.
Не напоминает ли Вам эта картина, уважаемый Илья Ильич, условия Вашего детства, Вашу обожаемую Обломовку? Там тоже царили «тишь да гладь», всегда было тепло, сытно, уютно. Там Вас обожали, холили и лелеяли. Там о Вас всегда заботились – родственники и крепостные. А Вам оставалось лишь наслаждаться жизнью, сибаритствовать.
И во взрослой жизни Вы всегда хотели лишь этого. А в доме Агафьи Пшеницыной в какой-то степени обрели этот «потерянный рай». Однако Вам не кажется странным, что этот Ваш идеал медленно, но верно ведет Вас в могилу? Может, он был не совсем идеалом, а стеной, за которой Вы прятались от настоящей жизни?
Даже я в свои годы знаю, что жизнь не может состоять из одних лишь удовольствий. Конечно, не все люди добры и милы, как Вам бы того хотелось. Не всегда мы можем лишь радоваться и дарить любовь. Иногда нас подстерегают боль, потери, борьба, в которую неизбежно приходиться вступать. Однако только тогда мы можем чувствовать себя людьми, живущими полной жизнью, людьми, которые развиваться.
А выбранный Вами ведет, уж простите покорно, к полной деградации. Из человека, наделенного большими возможностями, Вы превратились во всеобщее посмешище, байбака, медленно разлагающегося на своем диване.
Ведь Вы задумайтесь, до чего дошло – Вы не смогли написать письма старосте, от которого, между прочим, зависело Ваше материальное состояние! Вы боитесь людей, никуда не выходите, ничем не занимаетесь, только едите и спите. И это – в тридцать с небольшим лет!
Все мы боимся чего-то, но Ваш страх жизни перешел всякие границы, превратился в манию, в болезнь. Из-за него вы лишили себя удовольствия иметь полноценную семью и детей, удовольствия служить на благо отечества, путешествовать, наслаждаться обществом интересных людей.
Я знаю, что Вы можете сказать: «Да где же эти люди? Вокруг все суетливые болваны или карьеристы, а на службе – лишь страх и принужденье». Но человек на то и человек, что он всегда должен стремиться к деятельному счастью, он должен, по крайней мере, попробовать чего-то достичь. В противном случае – горькие сожаления и смерть, духовная, а потом и физическая.
Как ни горько мне это говорить Вам, но духовная Вас уже постигла. Не за горами и физическая. И Вы об этом прекрасно знаете.
Вы, наверное, мучаетесь вопросом, для чего я пишу Вам? Ведь изменить что-то Вы, Илья Ильич, наверное, уже не в состоянии… Просто мне, как бы высокопарно это ни звучало, горько смотреть, как погибают люди, достойные лучшей жизни. А впрочем, простите, я, наверное, лезу не в свое дело.
Желаю Вам всех благ,