«И сквозь ряды литовских панов прямо Шел в тайную палату короля.» (Афанасий Пушкин о Григории) «…Латинские попы С ним заодно. Король его ласкает И, говорят обещал.» (Афанасий Пушкин о Григории) «Я знаю только то, Что в Кракове явился самозванец И что король и паны за него.» (Шуйский о Григории) При этом в Польско-Литовском государстве все действительно считают Григория Отрепьева настоящим русским царевичем Дмитрием:
«В поход, в поход! Да здравствует Димитрий, Да здравствует великий князь московский!» «Явился к вам; Димитрием назвался И поляков безмозглых обманул…» (о себе) В конце концов при поддержке литовского короля и знати Григорий-Лжедмитрий собирает войско и ведет его на Москву:
«Сыны славян, я скоро поведу В желанный бой дружины ваши грозны.» (Григорий о себе) «На нас ведет злодейские дружины…»
Тем временем Григорий Отрепьев влюбляется в дочь своего товарища Мнишека – Марину Мнишек. Молодой человек теряет голову от любви:
«Он говорит с одной моей Мариной, Мариною одною занят он… А дело‑то на свадьбу страх похоже; Ну – думал ты, признайся, Вишневецкий, Что дочь моя царицей будет? а?» «Твоя любовь… что без нее мне жизнь…» (Григорий о Марине) Опьяненный любовью, Григорий признается невесте Марине Мнишек в том, что он — самозванец, Марина тут же меняет свое отношение к жениху. Но, увидев напор и смелость Григория, девушка все-таки соглашается быть его женой:
«А хочешь ли ты знать, кто я таков? Изволь, скажу: я бедный черноризец…» «Любовь, любовь ревнивая, слепая, Одна любовь принудила меня Все высказать.» Григорий признает, что ему легче сражаться с Борисом Годуновым, чем с женщинами, в частности с Мариной Мнишек:
«Нет – легче мне сражаться с Годуновым Или хитрить с придворным езуитом, Чем с женщиной – черт с ними; мочи нет. И путает, и вьется, и ползет, Скользит из рук, шипит, грозит и жалит. Змея! змея! – Недаром я дрожал. Она меня чуть‑чуть не погубила.» Григорий Отрепьев – умный, приветливый, ловкий, обворожительный человек, по словам Афанасия Пушкина (соратника Бориса Годунова):
«Да слышно, он умен, приветлив, ловок, По нраву всем. Московских беглецов Обворожил.» Григорий Отрепьев – гордый человек. Он не позволяет себе унижаться перед своей невестой Мариной:
«Довольно, стыдно мне Пред гордою полячкой унижаться.– Прощай навек.» По словам самого Григория Отрепьева, он не боязливый, не трусливый человек:
«Я, кажется, рожден не боязливым; Перед собой вблизи видал я смерть, Пред смертию душа не содрогалась. Мне вечная неволя угрожала, За мной гнались – я духом не смутился И дерзостью неволи избежал.» По мнению солдата Маржерета, Григорий Отрепьев является «отчаянным головорезом»:
«Этот дьявол – Самозванец, как они его называют, отчаянный головорез.» Афанасий Пушкин считает Григория Отрепьева беспечным в военных делах. Действительно, самозванец вступает в неравный бой под Севском, когда царская армия в разы превосходит его войска. Потеряв множество воинов в этой битве, Лжедмитрий не сдается. Он знает, что пользуется народной поддержкой:
Феномен города и порожденной им урбанистической культуры в человеческом сознании изначально мыслились
в оппозиции к миру живой природы. В случае Петербурга это противостояние усилено общеизвестной историей его строительства,
ставшей символом победы человеческого гения над неблагоприятными природными условиями.
На практике, однако, городская жизнь и городской ландшафт
без элементов флоры и фауны немыслимы. Документальные источники свидетельствуют об их богатстве в петербургской жизни
всех эпох ― от гераней на подоконниках до императорских садов,
от воробьев ― до прогуливавшихся по Першпективной улице слонов, подаренных персидским шахом русскому императору.
Но это факты реальной жизни. У искусства всегда есть право
на свой взгляд. Правда, в нашем случае, скажем, изобразительное
искусство как будто соответствует исторической действительности. Во всяком случае, на акварелях В.С. Садовникова, многочисленных гравюрах XVIII–XIX вв. (Патерсона, Ходовецкого,
Дашкова, Шенберга, Мальтона, Эйхлера и др.) в перспективу
классических видов Северной столицы часто включены изображения не только аллей и садов, но и как будто необязательных в
этой ситуации невских чаек, собак, кошек, а особенно, конечно
же, лошадей (с которыми соседствуют порой и иные представители животного мира, использовавшиеся как транспортные средства, например северные олени).
Конечно, исторически роль живой природы в реальной жизни
города менялась, со временем цивилизационные процессы понятным образом вытесняли ее за городскую черту все более активно.
«И сквозь ряды литовских панов прямо Шел в тайную палату короля.» (Афанасий Пушкин о Григории) «…Латинские попы С ним заодно. Король его ласкает И, говорят обещал.» (Афанасий Пушкин о Григории) «Я знаю только то, Что в Кракове явился самозванец И что король и паны за него.» (Шуйский о Григории) При этом в Польско-Литовском государстве все действительно считают Григория Отрепьева настоящим русским царевичем Дмитрием:
«В поход, в поход! Да здравствует Димитрий, Да здравствует великий князь московский!» «Явился к вам; Димитрием назвался И поляков безмозглых обманул…» (о себе) В конце концов при поддержке литовского короля и знати Григорий-Лжедмитрий собирает войско и ведет его на Москву:
«Сыны славян, я скоро поведу В желанный бой дружины ваши грозны.» (Григорий о себе) «На нас ведет злодейские дружины…»
Тем временем Григорий Отрепьев влюбляется в дочь своего товарища Мнишека – Марину Мнишек. Молодой человек теряет голову от любви:
«Он говорит с одной моей Мариной, Мариною одною занят он… А дело‑то на свадьбу страх похоже; Ну – думал ты, признайся, Вишневецкий, Что дочь моя царицей будет? а?» «Твоя любовь… что без нее мне жизнь…» (Григорий о Марине) Опьяненный любовью, Григорий признается невесте Марине Мнишек в том, что он — самозванец, Марина тут же меняет свое отношение к жениху. Но, увидев напор и смелость Григория, девушка все-таки соглашается быть его женой:
«А хочешь ли ты знать, кто я таков? Изволь, скажу: я бедный черноризец…» «Любовь, любовь ревнивая, слепая, Одна любовь принудила меня Все высказать.» Григорий признает, что ему легче сражаться с Борисом Годуновым, чем с женщинами, в частности с Мариной Мнишек:
«Нет – легче мне сражаться с Годуновым Или хитрить с придворным езуитом, Чем с женщиной – черт с ними; мочи нет. И путает, и вьется, и ползет, Скользит из рук, шипит, грозит и жалит. Змея! змея! – Недаром я дрожал. Она меня чуть‑чуть не погубила.» Григорий Отрепьев – умный, приветливый, ловкий, обворожительный человек, по словам Афанасия Пушкина (соратника Бориса Годунова):
«Да слышно, он умен, приветлив, ловок, По нраву всем. Московских беглецов Обворожил.» Григорий Отрепьев – гордый человек. Он не позволяет себе унижаться перед своей невестой Мариной:
«Довольно, стыдно мне Пред гордою полячкой унижаться.– Прощай навек.» По словам самого Григория Отрепьева, он не боязливый, не трусливый человек:
«Я, кажется, рожден не боязливым; Перед собой вблизи видал я смерть, Пред смертию душа не содрогалась. Мне вечная неволя угрожала, За мной гнались – я духом не смутился И дерзостью неволи избежал.» По мнению солдата Маржерета, Григорий Отрепьев является «отчаянным головорезом»:
«Этот дьявол – Самозванец, как они его называют, отчаянный головорез.» Афанасий Пушкин считает Григория Отрепьева беспечным в военных делах. Действительно, самозванец вступает в неравный бой под Севском, когда царская армия в разы превосходит его войска. Потеряв множество воинов в этой битве, Лжедмитрий не сдается. Он знает, что пользуется народной поддержкой:
Феномен города и порожденной им урбанистической культуры в человеческом сознании изначально мыслились
в оппозиции к миру живой природы. В случае Петербурга это противостояние усилено общеизвестной историей его строительства,
ставшей символом победы человеческого гения над неблагоприятными природными условиями.
На практике, однако, городская жизнь и городской ландшафт
без элементов флоры и фауны немыслимы. Документальные источники свидетельствуют об их богатстве в петербургской жизни
всех эпох ― от гераней на подоконниках до императорских садов,
от воробьев ― до прогуливавшихся по Першпективной улице слонов, подаренных персидским шахом русскому императору.
Но это факты реальной жизни. У искусства всегда есть право
на свой взгляд. Правда, в нашем случае, скажем, изобразительное
искусство как будто соответствует исторической действительности. Во всяком случае, на акварелях В.С. Садовникова, многочисленных гравюрах XVIII–XIX вв. (Патерсона, Ходовецкого,
Дашкова, Шенберга, Мальтона, Эйхлера и др.) в перспективу
классических видов Северной столицы часто включены изображения не только аллей и садов, но и как будто необязательных в
этой ситуации невских чаек, собак, кошек, а особенно, конечно
же, лошадей (с которыми соседствуют порой и иные представители животного мира, использовавшиеся как транспортные средства, например северные олени).
Конечно, исторически роль живой природы в реальной жизни
города менялась, со временем цивилизационные процессы понятным образом вытесняли ее за городскую черту все более активно.
Объяснение: