Начало ХХ века, века социальных и индустриальных революций, машин, автоматов и роботов, ознаменовалось появлением огромного числа выдающихся музыкальных произведений, по-новому творивших свои возвышенные сказки и мифы, вопреки всему, что происходило вокруг.
«Кащей Бессмертный» и «Золотой петушок» Н. Римского-Корсакова, «Баба Яга» и «Волшебное озеро» А. Лядова, «Жар-птица» и «Весна священная» И. Стравинского, «Замок Синей Бороды» Б. Бартока, «Дафнис и Хлоя» М. Равеля - вот далеко не полный перечень произведений, определивших музыкальное направление первой четверти ХХ столетия.
Отчего же в те годы появились именно такие произведения, на первый взгляд, столь очевидно несозвучные характеру эпохи? Некоторые музыканты склонны объяснять это «духом бегства», во все времена свойственным творческим людям, не желающим мириться с рутиной и обыденностью, с мертвящей скукой повседневности. «Крыльев! Чтобы воспарить над горами, долами, над жизнью и смертью, над всем!» - эти слова одного из романсов Р. Шумана могли бы стать девизом для многочисленных художников, не желающих подчиняться тискам и оковам своего времени.
Однако есть и более глубокие причины, побуждающие музыкантов пускаться в дальние странствия - по векам и эпохам, по мирам сказочных фантазий и волшебных превращений, - в поисках источника вечной мудрости и красоты. Ведь искусство, это дитя богини Памяти, неподвластно течению веков, не знает границ в преодолении пространств и времён. Рождаясь в условиях своего века, оно несёт ему знания и опыт веков И нередко бывает так, что опыт давно отшумевших эпох поразительным образом объяснять смысл самых современных событий и даже предугадывать будущее.
«В будущее мы входим, оглядываясь на говорил французский поэт ХХ века Поль Валери, подчёркивая непреходящее значение истин, которые никогда не станут старыми, бесконечно возрождаясь в каждом новом поколении.
И в обращении музыкантов к глубинным пластам культурной памяти, не угадывается ли стремление ещё раз понять человека, его сокровенную природу - стремление, особенно понятное в эпохи больших потрясений, переломов и распутий?
Одним из произведений, созданных в переломное время начала ХХ века (1913 год), был балет И. Стравинского «Весна священная».
«Весна священная» - образ языческой Руси с её весенними гаданиями, девичьими хороводами, культом Земли, жертвоприношением в честь богини Весны. В балете необыкновенно сильна и выразительна могучая стихия ритма - этого первоначала музыки, восходящего к глубинным свойствам человеческой природы.
Культ танца, идея танца как символа энергии жизни вообще характерны для того времени, отмеченного необыкновенным триумфом балетного жанра (вспомним «Русские сезоны» в Париже с их серией превосходных балетных постановок).
Именно в рамках «Русских сезонов» и была исполнена «Весна священная». Её замысел заключается в том, чтобы средствами музыки - тембров, гармоний, но прежде всего ритма показать извечное соотношение природных, стихийных сил жизни, из которых произрастает все: цветение весны, радость, любовь, - и законов древнего порядка. Этот порядок, подчёркнутый ритуальным началом балета, исподволь «разрастается» в его музыке, подчиняя себе гармонию, внося размеренность в стихийную необузданность ритма и, в конце концов, покоряя человеческие порывы и страсти.
И вот что удивительно: этот балет, столь необычный по тематике, такой далёкий от интересов европейского искусства (создавался и исполнялся он в Париже), от социальных потрясений своего времени, стал подлинным художественным взрывом. Французский публицист Жан Кокто назвал «Весну священную» шедевром, «симфонией, исполненной дикой печали, запечатлевшей землю в состоянии произрастания, шумы древних хижин и становищ, напевы, идущие из глубины веков, прерывистое дыхание скота, глубокие потрясения».
Возможно, что в этой обращённости к вечным истинам - истине природы, истине древних законов, данным сквозь призму музыкального звучания современности, и заключён секрет необыкновенной актуальности данного произведения. Ведь ничто не меняется в мире людей: те же силы движут побуждениями, что и тысячи лет назад, и те же оковы древних обычаев противостоят этим слепым и могучим силам.
Так традиция становится синонимом власти вечного.
И может быть, умение увидеть это вечное, чувствовать его дыхание в обычных, никем не замечаемых явлениях, именно и отличает истинного художника, чьё творчество находится как будто вне своего времени, его злободневных событий и пробл
Этот парень был обычным
Тихим и вполне приличным
Команде любил
Выполняя все задания одно за другим
Его отправили за борт по идиотским причинам
За то, что он был молчаливым
За то, что цвет его скафандра оказался красным
За то, что вел себя излишне безопасно
Слишком с особой любовью он чинил провода
И как-то странно мусор выносил всегда
С первого раза свайпал картой
И помнил наизусть всю карту
Он исправно выполнял порученья
И все это почему-то вызывало подозренья
А он не подозревал никого
И летит теперь куда-то далеко-о-о
Начало ХХ века, века социальных и индустриальных революций, машин, автоматов и роботов, ознаменовалось появлением огромного числа выдающихся музыкальных произведений, по-новому творивших свои возвышенные сказки и мифы, вопреки всему, что происходило вокруг.
«Кащей Бессмертный» и «Золотой петушок» Н. Римского-Корсакова, «Баба Яга» и «Волшебное озеро» А. Лядова, «Жар-птица» и «Весна священная» И. Стравинского, «Замок Синей Бороды» Б. Бартока, «Дафнис и Хлоя» М. Равеля - вот далеко не полный перечень произведений, определивших музыкальное направление первой четверти ХХ столетия.
Отчего же в те годы появились именно такие произведения, на первый взгляд, столь очевидно несозвучные характеру эпохи? Некоторые музыканты склонны объяснять это «духом бегства», во все времена свойственным творческим людям, не желающим мириться с рутиной и обыденностью, с мертвящей скукой повседневности. «Крыльев! Чтобы воспарить над горами, долами, над жизнью и смертью, над всем!» - эти слова одного из романсов Р. Шумана могли бы стать девизом для многочисленных художников, не желающих подчиняться тискам и оковам своего времени.
Однако есть и более глубокие причины, побуждающие музыкантов пускаться в дальние странствия - по векам и эпохам, по мирам сказочных фантазий и волшебных превращений, - в поисках источника вечной мудрости и красоты. Ведь искусство, это дитя богини Памяти, неподвластно течению веков, не знает границ в преодолении пространств и времён. Рождаясь в условиях своего века, оно несёт ему знания и опыт веков И нередко бывает так, что опыт давно отшумевших эпох поразительным образом объяснять смысл самых современных событий и даже предугадывать будущее.
«В будущее мы входим, оглядываясь на говорил французский поэт ХХ века Поль Валери, подчёркивая непреходящее значение истин, которые никогда не станут старыми, бесконечно возрождаясь в каждом новом поколении.
И в обращении музыкантов к глубинным пластам культурной памяти, не угадывается ли стремление ещё раз понять человека, его сокровенную природу - стремление, особенно понятное в эпохи больших потрясений, переломов и распутий?
Одним из произведений, созданных в переломное время начала ХХ века (1913 год), был балет И. Стравинского «Весна священная».
«Весна священная» - образ языческой Руси с её весенними гаданиями, девичьими хороводами, культом Земли, жертвоприношением в честь богини Весны. В балете необыкновенно сильна и выразительна могучая стихия ритма - этого первоначала музыки, восходящего к глубинным свойствам человеческой природы.
Культ танца, идея танца как символа энергии жизни вообще характерны для того времени, отмеченного необыкновенным триумфом балетного жанра (вспомним «Русские сезоны» в Париже с их серией превосходных балетных постановок).
Именно в рамках «Русских сезонов» и была исполнена «Весна священная». Её замысел заключается в том, чтобы средствами музыки - тембров, гармоний, но прежде всего ритма показать извечное соотношение природных, стихийных сил жизни, из которых произрастает все: цветение весны, радость, любовь, - и законов древнего порядка. Этот порядок, подчёркнутый ритуальным началом балета, исподволь «разрастается» в его музыке, подчиняя себе гармонию, внося размеренность в стихийную необузданность ритма и, в конце концов, покоряя человеческие порывы и страсти.
И вот что удивительно: этот балет, столь необычный по тематике, такой далёкий от интересов европейского искусства (создавался и исполнялся он в Париже), от социальных потрясений своего времени, стал подлинным художественным взрывом. Французский публицист Жан Кокто назвал «Весну священную» шедевром, «симфонией, исполненной дикой печали, запечатлевшей землю в состоянии произрастания, шумы древних хижин и становищ, напевы, идущие из глубины веков, прерывистое дыхание скота, глубокие потрясения».
Возможно, что в этой обращённости к вечным истинам - истине природы, истине древних законов, данным сквозь призму музыкального звучания современности, и заключён секрет необыкновенной актуальности данного произведения. Ведь ничто не меняется в мире людей: те же силы движут побуждениями, что и тысячи лет назад, и те же оковы древних обычаев противостоят этим слепым и могучим силам.
Так традиция становится синонимом власти вечного.
И может быть, умение увидеть это вечное, чувствовать его дыхание в обычных, никем не замечаемых явлениях, именно и отличает истинного художника, чьё творчество находится как будто вне своего времени, его злободневных событий и пробл