Я не раз бывал в тайге во время гроз и ураганных ветров, когда вся тайга, каждое деревце клонится долу. Кажется, вот-вот рухнет разом стонущая, скрипящая, ничем и никем не защищенная лесная рать, ломая и рвя себя в щепу и клочья.
Но какой-то миг роздыха, какая-то малая доля времени, не уловимая глазом и слухом, наступает в этой страшной стихии — и деревья, поймав древним чутьем милостиво дарованное природой облегчение, выпрямляются, чтобы снова и снова клониться под ветрами, почти доставая кроною землю, готовые упасть, сдаться...
Но снова и снова поднимается и выпрямляется лес — стоит тайга, не сдается, держится корнями за землю, и лишь после бури, во время затишья видно по всей тайге ломь ветвей, сорванную кору, уроненные шишки и в глуби ломаной костью белеющие поверженные деревья — самые слабые, нестойкие сломались, пали...
Смотрю по телевизору фильм о падшей женщине с почти сломанной судьбой и искалеченной жизнью. Слышится музыка, как всегда, красивая, мелодичная, с одним и тем же преобладающим мотивом. Высоко начавшимся, будто бы колокольным, протяжным звоном, неотвратимым гибельным гулом, накатывающимся на землю, опадающим на нее. Но на самом исходе звука, на последнем его пределе, мощно подхваченная оркестром, силой земной поддержанная, взмывает ввысь, к небу, воскрешающая сила. Крепнет мощь человеческая и земная, распрямляет крылья живая жизнь, и негасимая лампада добра светит, все еще светит впереди путеводной звездой братства и единения людей.
Почему-то решаю, что это музыка Георгия Васильевича Свиридова . Не такой уж большой я знаток творчества этого замечательного нашего современника-музыканта и вообще никакой не меломан, но есть звуки и нити, соединяющие русского человека на Русской земле, и они звучат в каждом из нас от рождения, да вот выразить их, донести до моря людского, вечно волнующегося и клокочущего под ветрами и бурями бытия, не каждому дано.
Музыка, быть может, самое дивное создание человека, его вечная загадка и услада. Никто так близко, как музыкант, не соприкоснулся с подсознанием человеческим, той самой неот- гаданной материей и вечной тайной, что живет в нас, тревожит и волнует нас.
Люди плачут, слушая музыку, плачут от соприкосновения с чем-то прекрасным, казалось бы, умолкнувшим, навсегда утраченным, плачут, жалея себя и то чистое, дивное, созданное в себе, что было задумано природой, но в борьбе за существование человеком же и погублено.
Музыка возвращает человеку все лучшее, что есть в нем и пребудет на земле. Я думаю, что музыку человек услышал раньше, чем научился говорить, и заветное «в начале было слово» — весьма и весьма сомнительно. Нет, в начале был шум ветра, плеск волн, пенье птиц, шелест травы и звон опадающей листвы. И только переняв у природы звук, человек сложил из него слово.
Музыка и природа — это самое верное, святое и неизменное, что осталось с человеком и не дает ему окончательно одичать и упасть обратно на четвереньки.
Когда я был золотой осенью на Курщине, изрядно уже оскопленной и оглушенной цивилизацией да бесконечными сельхозновациями, глядя на еще недобитую землю, на древние пологие холмы, на это российское порубежье, в котором еще все небо закопчено и по балкам да и по склонам плавных пашенных холмов, несмело обороняясь от машин и от топора, зеленеют и золотятся российские дубравы, я открывал для себя: отсюда, с этой родной земли унес в сердце и сохранил Великий композитор современности тот нежный и непреклонный звук, ту пространственную, высокую мелодию, что стонет, плачет, сжимает сердце русское неизъяснимою тоскою, очистительной печалью.
Родился в городе Тихвине Новгородской губернии в дворянской семье Римских-Корсаковых, известной своими традициями службы на флоте. Семейный дом находился на берегу реки Тихвинки, напротив Богородичного Успенского монастыря. Отец композитора, Андрей Петрович Римский-Корсаков (1784—1862), служил некоторое время новгородским вице-губернатором, а затем — волынским гражданским губернатором; мать, Софья Васильевна, была дочерью крепостной крестьянки и богатого помещика Василия Фёдоровича Скарятина (брат Я. Ф. Скарятина). В воспоминаниях о матери композитор отмечал: «Воспитание она получила, по тогдашним понятиям, хорошее. Она отлично владела французским языком, умела играть на рояле и в юности усвоила всё, что полагалось на долю барышни в богатой семье александровского времени»[5]. Сильное влияние на будущего композитора оказал его старший брат, Воин Андреевич, морской офицер и будущий контр-адмирал.
В 6 лет началось его домашнее обучение, в том числе и игре на фортепиано, однако в сравнении с книгами, музыка производила на него меньшее впечатление: из последней ему больше нравилась церковная музыка, а также русские народные песни. В 11 лет он начал сочинять свои первые музыкальные произведения[6].
В 1856 году отец отдал мечтавшего о путешествиях Николая в Морской кадетский корпус. В 1858 году у будущего композитора появилось настоящее увлечение музыкой: он познакомился с операми Россини, фон Вебера, но особенно его поразили «Роберт-Дьявол» Джакомо Мейербера и произведения Михаила Ивановича Глинки — «Жизнь за царя», «Руслан и Людмила». Затем появился интерес к музыке Бетховена (его восхищала «Пасторальная симфония» композитора), Моцарта и Мендельсона. «Я был 16-летний ребёнок, страстно любивший музыку и игравший в неё» — вспоминал он позднее. Чувствуя необходимость получить более серьёзное музыкальное образование, с осени 1859 года Николай начал брать уроки у пианиста Ф. А. Канилле[7]
Я не раз бывал в тайге во время гроз и ураганных ветров, когда вся тайга, каждое деревце клонится долу. Кажется, вот-вот рухнет разом стонущая, скрипящая, ничем и никем не защищенная лесная рать, ломая и рвя себя в щепу и клочья.
Но какой-то миг роздыха, какая-то малая доля времени, не уловимая глазом и слухом, наступает в этой страшной стихии — и деревья, поймав древним чутьем милостиво дарованное природой облегчение, выпрямляются, чтобы снова и снова клониться под ветрами, почти доставая кроною землю, готовые упасть, сдаться...
Но снова и снова поднимается и выпрямляется лес — стоит тайга, не сдается, держится корнями за землю, и лишь после бури, во время затишья видно по всей тайге ломь ветвей, сорванную кору, уроненные шишки и в глуби ломаной костью белеющие поверженные деревья — самые слабые, нестойкие сломались, пали...
Смотрю по телевизору фильм о падшей женщине с почти сломанной судьбой и искалеченной жизнью. Слышится музыка, как всегда, красивая, мелодичная, с одним и тем же преобладающим мотивом. Высоко начавшимся, будто бы колокольным, протяжным звоном, неотвратимым гибельным гулом, накатывающимся на землю, опадающим на нее. Но на самом исходе звука, на последнем его пределе, мощно подхваченная оркестром, силой земной поддержанная, взмывает ввысь, к небу, воскрешающая сила. Крепнет мощь человеческая и земная, распрямляет крылья живая жизнь, и негасимая лампада добра светит, все еще светит впереди путеводной звездой братства и единения людей.
Почему-то решаю, что это музыка Георгия Васильевича Свиридова . Не такой уж большой я знаток творчества этого замечательного нашего современника-музыканта и вообще никакой не меломан, но есть звуки и нити, соединяющие русского человека на Русской земле, и они звучат в каждом из нас от рождения, да вот выразить их, донести до моря людского, вечно волнующегося и клокочущего под ветрами и бурями бытия, не каждому дано.
Музыка, быть может, самое дивное создание человека, его вечная загадка и услада. Никто так близко, как музыкант, не соприкоснулся с подсознанием человеческим, той самой неот- гаданной материей и вечной тайной, что живет в нас, тревожит и волнует нас.
Люди плачут, слушая музыку, плачут от соприкосновения с чем-то прекрасным, казалось бы, умолкнувшим, навсегда утраченным, плачут, жалея себя и то чистое, дивное, созданное в себе, что было задумано природой, но в борьбе за существование человеком же и погублено.
Музыка возвращает человеку все лучшее, что есть в нем и пребудет на земле. Я думаю, что музыку человек услышал раньше, чем научился говорить, и заветное «в начале было слово» — весьма и весьма сомнительно. Нет, в начале был шум ветра, плеск волн, пенье птиц, шелест травы и звон опадающей листвы. И только переняв у природы звук, человек сложил из него слово.
Музыка и природа — это самое верное, святое и неизменное, что осталось с человеком и не дает ему окончательно одичать и упасть обратно на четвереньки.
Когда я был золотой осенью на Курщине, изрядно уже оскопленной и оглушенной цивилизацией да бесконечными сельхозновациями, глядя на еще недобитую землю, на древние пологие холмы, на это российское порубежье, в котором еще все небо закопчено и по балкам да и по склонам плавных пашенных холмов, несмело обороняясь от машин и от топора, зеленеют и золотятся российские дубравы, я открывал для себя: отсюда, с этой родной земли унес в сердце и сохранил Великий композитор современности тот нежный и непреклонный звук, ту пространственную, высокую мелодию, что стонет, плачет, сжимает сердце русское неизъяснимою тоскою, очистительной печалью.
Родился в городе Тихвине Новгородской губернии в дворянской семье Римских-Корсаковых, известной своими традициями службы на флоте. Семейный дом находился на берегу реки Тихвинки, напротив Богородичного Успенского монастыря. Отец композитора, Андрей Петрович Римский-Корсаков (1784—1862), служил некоторое время новгородским вице-губернатором, а затем — волынским гражданским губернатором; мать, Софья Васильевна, была дочерью крепостной крестьянки и богатого помещика Василия Фёдоровича Скарятина (брат Я. Ф. Скарятина). В воспоминаниях о матери композитор отмечал: «Воспитание она получила, по тогдашним понятиям, хорошее. Она отлично владела французским языком, умела играть на рояле и в юности усвоила всё, что полагалось на долю барышни в богатой семье александровского времени»[5]. Сильное влияние на будущего композитора оказал его старший брат, Воин Андреевич, морской офицер и будущий контр-адмирал.
В 6 лет началось его домашнее обучение, в том числе и игре на фортепиано, однако в сравнении с книгами, музыка производила на него меньшее впечатление: из последней ему больше нравилась церковная музыка, а также русские народные песни. В 11 лет он начал сочинять свои первые музыкальные произведения[6].
В 1856 году отец отдал мечтавшего о путешествиях Николая в Морской кадетский корпус. В 1858 году у будущего композитора появилось настоящее увлечение музыкой: он познакомился с операми Россини, фон Вебера, но особенно его поразили «Роберт-Дьявол» Джакомо Мейербера и произведения Михаила Ивановича Глинки — «Жизнь за царя», «Руслан и Людмила». Затем появился интерес к музыке Бетховена (его восхищала «Пасторальная симфония» композитора), Моцарта и Мендельсона. «Я был 16-летний ребёнок, страстно любивший музыку и игравший в неё» — вспоминал он позднее. Чувствуя необходимость получить более серьёзное музыкальное образование, с осени 1859 года Николай начал брать уроки у пианиста Ф. А. Канилле[7]