Зашумело Гуляй-Поле
От страшного пляса,—
Ходит гоголем по воле
Скакун Опанаса.
Багрицкий
Как я люблю ее в первые дни,
Когда о елке толки одни!
Пастернак
Колокольчики звенят,
Барабанчики гремят,
А люди-то, люди -
Ой люшеньки-люли!
Пушкин
В дверях эдема ангел нежный.
Главой поникшею сиял,
А демон мрачный и мятежный.
Над адской бездною летал.
Мальчики да девочки
Свечечки да вербочки
Понесли домой.
Огонечки теплятся,
Прохожие крестятся,
И пахнет весной.
Блок.
Отчего чудится старина мне?
Крыши изб грудятся в смоляном сне.
И чадят зарева, и кричат матери:
кровью чад залило в теремах скатерти.
И лежат воины, а на них вороны,
их зрачки склеваны сквозь шелом кованый.
Кирсанов
Вижу —
взрезанной рукой помешкав,
собственных
костей
качаете мешок.
Маяковский
Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом!..
Лермонтов
Звонков раздавались нестройные звуки,
Пестрели коврами покрытые вьюки,
И шел, колыхаясь, как в море челнок,
Верблюд за верблюдом, взрывая песок.
Лермонтов.
И долго милой Мариулы я имя нежное твердил?
Зашумело Гуляй-Поле
От страшного пляса,—
Ходит гоголем по воле
Скакун Опанаса.
Багрицкий
Как я люблю ее в первые дни,
Когда о елке толки одни!
Пастернак
Колокольчики звенят,
Барабанчики гремят,
А люди-то, люди -
Ой люшеньки-люли!
Пушкин
В дверях эдема ангел нежный.
Главой поникшею сиял,
А демон мрачный и мятежный.
Над адской бездною летал.
Пушкин
Мальчики да девочки
Свечечки да вербочки
Понесли домой.
Огонечки теплятся,
Прохожие крестятся,
И пахнет весной.
Блок.
Отчего чудится старина мне?
Крыши изб грудятся в смоляном сне.
И чадят зарева, и кричат матери:
кровью чад залило в теремах скатерти.
И лежат воины, а на них вороны,
их зрачки склеваны сквозь шелом кованый.
Кирсанов
Вижу —
взрезанной рукой помешкав,
собственных
костей
качаете мешок.
Маяковский
Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом!..
Лермонтов
Звонков раздавались нестройные звуки,
Пестрели коврами покрытые вьюки,
И шел, колыхаясь, как в море челнок,
Верблюд за верблюдом, взрывая песок.
Лермонтов.
И долго милой Мариулы я имя нежное твердил?
Пушкин