1. Ничто не шевелилось: ни одна травинка внизу, ни один лист на верхней ветке дерева.
2. В степи, за рекой, по дорогам везде было пусто.
3. Все кругом: зеленая трава на улице, шумящая от ветра листва на деревьях, солнце над головой выглядело несказанно радостным и привлекательным.
4. Песчаные и отлогие берега светлой речки, подбирающийся с холма к воде мелкий кустарник, искривленный овраг с ручьем на дне и березовая роща - все как будто было нарочно прибрано одно к одному и мастерски нарисовано.
5. Ни дерево, ни вода, ничто не шелохнётся.
6. В кустах чирикали и пели птицы: малиновки, чижи и пеночки.
7. Все у него в доме: и музыка, и мебель, и кушанья, и вина не только не могло называться первостепенным, но даже и во вторую степень не годилось.
8. Вдруг все это море, этот лучезарный воздух, эти ветви и листья, облитые солнцем - все заструится, задрожит беглым блеском.
9. От деревьев, от кустов, от высоких стогов сена - от всего побежали длинные тени.
10. Местоположение усадьбы было хорошо, приветливо, уединенно и привольно.
11. Мой товарищ и я - мы оба были страстные охотники.
В продолжении каждого месяца он хотя один раз наведывался к Петровичу, чтобы поговорить о шинели, где лучше купить сукна, и какого цвета, и в какую цену, и хотя несколько озабоченный, но всегда довольный возвращался домой, помышляя, что наконец придет же время, когда все это купится и когда шинель будет сделана. Ни один раз в жизни не обратил он внимания на то, что делается и происходит всякий день на улице, на что, как известно, всегда посмотрит его же брат, молодой чиновник, простирающий до того проницательность своего бойкого взгляда, что заметит даже, у кого на другой стороне тротуара отпоролась внизу панталон стремешка, – что вызывает всегда лукавую усмешку на лице его.
Теперь уже всякий частный человек считает в лице своем оскорбленным все общество.
Но Акакий Акакиевич если и глядел на что, то видел на всем свои чистые, ровным почерком выписанные строки, и только разве если, неизвестно откуда взявшись, лошадиная морда помещалась ему на плечо и напускала ноздрями целый ветер в щеку, тогда только замечал он, что он не на середине строки, а скорее на средине улицы.
Акакий Акакиевич через кухню, не замеченный даже самою хозяйкою, и вступил наконец в комнату, где увидел Петровича, сидевшего на широком деревянном некрашеном столе и подвернувшего под себя ноги свои, как турецкий паша.
Ноги, по обычаю портных, сидящих за работою, были нагишом.
И прежде всего бросился в глаза большой палец, очень известный Акакию Акакиевичу, с каким-то изуродованным ногтем, толстым и крепким, как у черепахи череп.
Потом обратил его подкладкой вверх и вновь покачал, вновь снял крышку с генералом, заклеенным бумажкой, и, натащивши в нос табаку, закрыл, спрятал табакерку и наконец сказал:«Нет, нельзя поправить: худой гардероб!»
1. Ничто не шевелилось: ни одна травинка внизу, ни один лист на верхней ветке дерева.
2. В степи, за рекой, по дорогам везде было пусто.
3. Все кругом: зеленая трава на улице, шумящая от ветра листва на деревьях, солнце над головой выглядело несказанно радостным и привлекательным.
4. Песчаные и отлогие берега светлой речки, подбирающийся с холма к воде мелкий кустарник, искривленный овраг с ручьем на дне и березовая роща - все как будто было нарочно прибрано одно к одному и мастерски нарисовано.
5. Ни дерево, ни вода, ничто не шелохнётся.
6. В кустах чирикали и пели птицы: малиновки, чижи и пеночки.
7. Все у него в доме: и музыка, и мебель, и кушанья, и вина не только не могло называться первостепенным, но даже и во вторую степень не годилось.
8. Вдруг все это море, этот лучезарный воздух, эти ветви и листья, облитые солнцем - все заструится, задрожит беглым блеском.
9. От деревьев, от кустов, от высоких стогов сена - от всего побежали длинные тени.
10. Местоположение усадьбы было хорошо, приветливо, уединенно и привольно.
11. Мой товарищ и я - мы оба были страстные охотники.
Теперь уже всякий частный человек считает в лице своем оскорбленным все общество.
Но Акакий Акакиевич если и глядел на что, то видел на всем свои чистые, ровным почерком выписанные строки, и только разве если, неизвестно откуда взявшись, лошадиная морда помещалась ему на плечо и напускала ноздрями целый ветер в щеку, тогда только замечал он, что он не на середине строки, а скорее на средине улицы.
Акакий Акакиевич через кухню, не замеченный даже самою хозяйкою, и вступил наконец в комнату, где увидел Петровича, сидевшего на широком деревянном некрашеном столе и подвернувшего под себя ноги свои, как турецкий паша.
Ноги, по обычаю портных, сидящих за работою, были нагишом.
И прежде всего бросился в глаза большой палец, очень известный Акакию Акакиевичу, с каким-то изуродованным ногтем, толстым и крепким, как у черепахи череп.
Потом обратил его подкладкой вверх и вновь покачал, вновь снял крышку с генералом, заклеенным бумажкой, и, натащивши в нос табаку, закрыл, спрятал табакерку и наконец сказал:«Нет, нельзя поправить: худой гардероб!»